Сообщники - Анна Пестерева

Мне наивно верилось, что с окончанием советской эпохи и наступлением федерации все станет лучше. Но сейчас я – одна из самых бедных и малонаселенных территорий страны с крайне высоким уровнем безработицы и коррумпированности.

Что вы чувствуете, когда говорите об этом?

Боль. И неизбежность. И еще странным образом принятие.

Можете подробнее рассказать о последнем?

Это, наверное, прозвучит по-старчески сентиментально. Но, когда я смотрю на Аялгу, я думаю о том, что, не будь всего этого: постоянных оккупаций, нашествий и разорений, стремительного развития под руководством какого-то мудрого феодала, протектората сильных империй, гражданских войн и так далее, не было бы и ее. Не то чтобы я сейчас говорю, что Аялга – результат этих войн. Нет, я вообще не могу назвать себя приверженницей теории детерминизма. Но я также не могу не признать, что это прошлое я исправить не в силах. Может быть, я даже настоящее свое не в силах изменить, кто знает.

Но я чувствую, сколько в тебе, Аялга, боли, и мне печально от этого. Я не могу ничего исправить, но я точно могу поддержать. Знаешь, ты сказала: «Они не принимали меня» – и еще что-то про «почувствовать себя где-то своей». Так вот, мне кажется, что для меня деколонизация начинается с того, чтобы ты приняла меня в себе. Не чтобы тебя принимали, а чтобы ты приняла. Мне кажется, когда ты начинаешь думать об этом и говорить, задаваться вопросами, делиться своей болью, искать решения – вот тогда ты начинаешь деколонизацию.

Деколонизировать себя – мне нравится, как развилась ваша мысль. К сожалению, наше время подходит к концу. Аялга, скажите, пожалуйста, как вы сейчас себя чувствуете? Кажется ли вам, что вы приблизились сегодня к решению своего запроса?

Я… Мне, если честно, сложно сейчас сказать. Почему-то все время подступают слезы. Я точно чувствую некоторое освобождение. Словно давление, которое я очень долго испытывала внутри, немного ослабло. Как будто что-то важное произошло, но мне еще предстоит это осмыслить.

Понимаю вас, это абсолютно нормально. Тыва, а как ваше самочувствие?

Мне стало легче от того, что я смогла высказаться. И я очень ценю то, что Аялга высказалась тоже. Мне кажется, мы на каком-то интересном пути.

Я очень рада. На этом мы сегодня закончим. Спасибо вам обеим за проделанную работу. Я считаю, у нас получилась очень продуктивная сессия. Желаю вам приятной недели, и увидимся в следующий четверг.

Все было в порядке, пока не исчезли подсолнухи. Северная сторона хутора выходит на трассу и станицу, южная – на проселок, который ведет к реке и рощице. Мы привыкли уже, что самое плохое приходит со стороны трассы. Приходят станичники торговаться за семена или продавать перекупленные в городе арбузы. Лошадники приходят сено клянчить, как будто у нас когда-то водилось сено. Водилось у Леши, но Леша переехал к детям в город и через два года умер.

Все плохое приходит от трассы. К Лене от трассы приходит налоговая. Лена всегда отдает им больше, чем надо. Хорошо бы от трассы приезжали газовики, но они всегда проезжают мимо. В двадцать третьем году обещают дать газ. Дед Василий говорит, что газа нам не видать, как своей задницы, и смеется во все свои четыре зуба, прикуривая от буржуйки. Некоторые из нас смеются ему в ответ и обзаводятся электроплитками. Мы надеемся, что они ничего не спалят.

Еще со стороны трассы приезжают городские. У городских в товариществе зеленые от пырея огороды, изъеденные плодожорками яблони и рой одуванчиков каждое лето, когда по улицам бегают городские дети. Мы бы хотели забрать их участки и принести туда добро. Но пока нам сделать это не удается. Нам вообще чужого не надо, хотя наши дома простые: в них один этаж, с простым убранством, иногда даже электричества нет. Зато есть сарайчик для инструментов, иногда даже навес, под которым хранятся семена или сено. Некоторые там тачку ставят.

Зато у городских дома двухэтажные и обычно с пристройкой. В один такой дом каждый июнь приезжает из города Андрей на «мицубиси» с двумя детьми. Детей зовут Алена и Алеша, и это все, что нужно знать о воображении городских. Андрей решил, что рощи недалеко от товарищества ему не хватает, и стал растить на участке березу. Мы намекнули Андрею, что его береза выпьет всю воду у наших растений и лучше бы ему эту березу убрать. Но Андрей намека не понял, так что теперь выращивает крыжовник и сливы, как нормальный человек.

Наташа любит Андрея и скрывает это, думая, что мы не замечаем. Наташа подходит вечером к черному железному забору, который ограждает участок Андрея, и наблюдает в окошко калитки, как синеглазая Алена бегает с палкой за Алешей и орет: «Баба-яга, костяная нога!!!» Алеша спотыкается о торчащий из земли кирпич и падает лицом в кротовью нору. Наташа смеется, потом вспоминает, что смеяться над ребенком грешно, боится, что ее кто-то услышит, и тихо уходит. На следующий день она четыре часа рассказывает кузенам о том, как мужественно Андрей моет в доме посуду и, конечно, думает о ней. Она обязательно напишет об этом рассказ в станичную газету «Наш сад» с заголовком «И сердце мое, как яблочко, соком налилось».

Кузенам везет больше всего, потому что их дом дальше всех от трассы. Но кузены утверждают, что это не преимущество, потому что городские едут на речку и проезжают мимо их дома, поднимая тучи пыли. Пыль оседает на кустах чая и топинамбура, и кузены жалуются, что так портится вкус. Однажды один из нас решил попробовать чай у кузенов, и больше мы его не видели. Мы думали, что он растворился в кузеновом чае. Или что кузены на самом деле маньяки-убийцы, как та странная парочка, что в городе бездомных кушала. Но потом оказалось, что тот самый один из нас уехал в Таиланд, незаметно для всего хутора. Виноват ли в этом чай – большая загадка.

Да, это было до того, как исчезли подсолнухи.

Еще кузены делают варенье из сосновых шишек. Варенье из сосновых шишек испортить невозможно, поэтому покупает его у них вся станица.

Мы не знаем, в каких отношениях друг с другом состоят кузены, потому что в их личные дела никто не лезет. Мы вообще не любим лезть в чужие дела, в своих бы разобраться, как говорят некоторые из нас.

Да и вообще, на хуторе все было в порядке, пока не исчезли подсолнухи. Даже баба Аня была в порядке. Хотя мы все боялись бабу Аню, каждый по-своему. Сыновья бабы Ани умерли: один – в Чечне, другой – в городе от инсульта. Никто не понял, откуда у молодого парня взялся инсульт. Одни из нас всерьез полагают, что городской воздух делает человека болезненным придурком. Но мы с ними не согласны. Мы считаем, что бедняга умер от сглаза. Баба Аня нашу точку зрения в целом разделяет. По крайней мере, у кузенов чай он не покупал, это мы точно знаем. Еще у дома бабы Ани ошивался старый председатель совхоза дядя Витя, которого сажали за растрату, а потом он запил. Всякое говорили про дядю Витю, но о мертвых либо хорошо, либо ничего. А дядя Витя был мертв, что называется, крепко. Некоторые из нас полагают, что его сама баба Аня и порешила лопатой. Кто-то даже видел, что она рвала траву у рощи и этой травой стирала с лопаты кровь. Мы им не верим, но, пока баба Аня орудует в огороде лопатой, мы стараемся держаться от ее участка подальше. Это не единственная легенда, которая существует насчет бабы Ани. Это неудивительно: баба Аня крепкая и жилистая, она по юности поднимала