Отречение - Алиса Клима

– А авиация? – оживился Гречихин.

– Наш парк мне неизвестен. Но, как я понял, машин в воздухе будет много. Я также ожидаю, что у них будут союзники, но не уверен, будут ли они у нас. А если откроется второй фронт на востоке? В будущей войне авиация сыграет важную роль. И вообще это будет война машин..

– Так это чертовщина получается! – воскликнул Гречихин.

Ларионов налил всем водки.

– Все не так плохо, – сказал он со слабой улыбкой. – Я забыл сказать, что будет играть решающую роль.

Мужчины немного наклонились вперед, ожидая с интересом мнения Ларионова.

– И что же? – снова не выдержал Антон Степанович.

– Мы.

Возникло некоторое молчание. Ларионов взял стакан с водкой, выдохнул и выпил его разом.

– Эх, Григорий Александрович, голубчик! – Гречихин бросился обнимать Ларионова. – Дай я тебя расцелую! Как верно сказал, как правильно. Народ наш никто не мог сломить. Народ наш голыми руками не возьмешь! Давай за это и выпьем, дорогой мой товарищ майор.

Мужчины засмеялись и принялись энергично чокаться. На глазах у Гречихина были слезы. Ларионов с нежностью смотрел на Гречихина. Он не стал говорить ему, что, будь война, в ней много таких славных людей поляжет. Он давно размышлял о перевооружении армии и не раз беседовал об этом с одним полковником, отбывавшим срок за свои рационализаторские идеи в его лагпункте. Он также знал о судьбе Тухачевского и многих других опытных военачальников из бесед с Тумановым. Но даже Ларионов не мог помышлять о действительной близости большой войны.

Ларионов не стал также говорить о том, что им будет очень тяжело пережить такую войну из-за истощения страны предыдущими катастрофами и продразверсткой. Он понимал, что не это от него хотели услышать. Все хотели слушать о величии народа и партии. И сам Ларионов верил в их величие. Но он, как военный человек, прочитавший немало книг и прошедший через всю Гражданскую войну, понимал, что цена побед может быть порой слишком высока – это цена массы человеческих жизней.

– Правильно сказал товарищ, – послышался голос из-за спины Ларионова.

Там стоял давно и слушал их разговор средних лет полный человек в штатском с папкой под мышкой.

– Любой сомневающийся в правоте партии и считающий войну неизбежной должен считаться врагом народа, – сказал человек с папкой с выученным пафосом и назидательно кивал Гречихину, как бы стараясь его устыдить. – Это не что иное, как подстрекательство и милитаризм.

Ларионов заметил, как сник Гречихин.

– Поосторожней в определениях, милейший, – процедил Ларионов презрительно. – Вы говорите с офицерами НКВД.

– Среди них тоже есть враги народа, – сказал, поджав папку, чиновник. – И мы работаем над очищением рядов от таких…

– Послушайте, вы! – Ларионов резко поднялся и схватил за грудки человека с папкой. – Я вас по стенке размажу, если вы не извинитесь перед майором.

Гречихин вскочил и сжал руку Ларионова.

– Не стоит, Гриша. Я не в обиде, – сказал он кротко.

Ларионов пристально смотрел на человека с папкой, будто не слыша Гречихина. Лоб чиновника покрылся испариной.

– Я вовсе не хотел…

– Я жду извинений, – сказал спокойно Ларионов, сжимая воротник чиновника.

– Я не хотел вас обидеть, – наконец пролепетал тот. – Прошу меня извинить.

Ларионов брезгливо отпустил чиновника, отряхнул руки и вернулся за стол. Чиновник оправился и поджал папку. Он торопливо улепетывал, провожаемый смехом баб и свистом мужиков.

– Гриша, – обратился Гречихин с нежностью в голосе к Ларионову. – Зачем ты так? Ну его к чертям собачьим!

Ларионов усмехнулся и бросил руку на плечо Гречихина.

– Пусть знает, нечисть, с кем говорит. Мы – русские офицеры. А это что-нибудь да значит. – Ларионов помолчал. – Это многое значит.

Ларионов слышал, как одобрительно загудел народ в вагоне. Гречихин смотрел на Ларионова с полными слез глазами.

– А дядя Гриша медведя убил! – радостно воскликнула Дуняша. – Поэтому лысый дядька сбежал.

Ларионов поднял и подбросил Дуняшу, покачиваясь.

– А ты как думала?! Дядя Гриша всех медведей убьет и лысых дядек разгонит.

Мужики засмеялись. Потом решили играть в карты. Пока играли, мимо проталкивались разные люди. В какой-то момент Ларионов заметил семью узбеков. Выпивший Ларионов весело крикнул им: «Салам!» – на что узбеки очень оживились, долго обнимались с Ларионовым и потом прислали к столу вкуснейшие кишмиш, курагу, миндаль и крупный сладкий урюк.

Дуняша уплетала гостинцы за обе щеки, а Ларионов рассказывал товарищам про славные дни в Ташкенте и про традиции в доме дяди Файзуллы, где он жил после ранения, а также расхваливал самые вкусные, по его мнению, на свете помидоры, арбузы и дыни.

– А девчата там красивые? – смеялись уже развязанные спиртным офицеры.

– Красивые, – улыбался хмельной Ларионов. – Только сначала жениться надо, а потом – все остальное.

Мужики гоготали и всесторонне развивали эту тему. Закончили уже когда стемнело. Бабы рядом накормили Дуняшу, и она даже поспала на вагонке под боком у какой-то крестьянки. В конце вечера Гречихин наклонился к Ларионову и тихо сказал, глядя своими круглыми глазами в глаза Ларионова:

– Ты все же, Гриша, будь осторожнее. Я не трус, но я многое повидал в Норлаге. Какие там люди гниют, Гриша. Какие таланты! Я вижу, ты открытый парень, но не все готовы это принять…

Ларионов пожал плечами. Он знал, что Гречихин не трус, а просто добрый человек, желавший ему, Ларионову, только хорошего. Но Ларионов также знал, что не мог никогда терпеть людей, подобных чиновнику с папкой, и его презрение к ним порой перевешивало здравый смысл.

– Знаешь, Валя, – ответил Ларионов также тихо. – Я – начальник лагпункта. Мне ли не знать, какие там сидят люди. А с тобой мы еще выпьем за победу – не знаю, когда и где, но выпьем.

Гречихин робко улыбнулся. Он полюбил Ларионова и знал, что тот был прав. Они долго пожимали друг другу руки и молчали, и оба знали, что их дружба с этого момента была нерушима.

Ларионов и Антон Степанович вернулись на свои места около полуночи. Антон Степанович нес спящую Дуняшу. Лукич примостился в углу на нижней полке. Мужчины уложили Дуняшу в ногах Лукича. Потом Ларионов и Антон Степанович решили еще выпить. Лукич открыл глаз и ухмыльнулся.

– Ну что, касатики, вернулись?

Ларионов был пьяный и благодушный.

– Лукич, я отыгрался сегодня, – сказал он с азартом в голосе, и глаза его поблескивали.

– Вот это важно, – кивнул одобрительно Лукич. – Скоро у тебя дело большое, сынок. А на дело надо идти с огоньком в груди.

– Эх, Лукич, – протянул