Отречение - Алиса Клима

– Вот – чистенькое. Как умоетесь, прошу к завтраку.

Ларионов натянул сапоги, поднялся с вагонки и смущенно окинул окружавших его людей. На часах было уже около десяти утра. Он взял полотенце, умывальные принадлежности и ушел. Возвратившись, заметил, что Лукича нигде не было.

– А старик где? – спросил он нарочито небрежно.

– Ушел восвояси, – сказала Люба. – Вещи взял и с час назад куда-то намылился. Хороший старичок…

– Куда же? – Ларионов огорчился внезапному исчезновению Лукича, уже чувствуя привязанность и симпатию к старику.

– А кто же его знает. Вон – взад пошел. – Люба кивнула в сторону хвоста поезда.

Ларионов бросил полотенце на вагонку и пошел по направлению к концу поезда. Он прошел два или три вагона, прежде чем увидел Лукича. Тот сидел возле каких-то людей, они оживленно болтали, и на руках у него расположилась и важно грызла пряник Дуняша в фуражке.

– Нет, – возражала она громко, – это моя фуражка! Мне дядя Гриша разрешил – высокий такой, с лапой на лице. Его медведь хотел съесть, а он его убил! Вот так – ба-ац!

И она выкинула вперед ногу, повалив на вагонку круглого мальчика в подтяжках. Ларионов улыбнулся и подошел к компании.

– А вот и моя фуражка нашлась! – засмеялся он и подхватил Дуняшу на руки. – А с ней и фантазерка Дуня.

Дуняша смущенно закинула голову за плечо Ларионова.

– А я с дедушкой сижу, пусть мамка с батькой не заругают меня, – жалобно и кокетливо заныла Дуняша.

– Не заругают, – засмеялся Ларионов. – Или я их тоже как медведя…

– А-а! – закричала весело Дуняша.

Лукич щурился то ли от солнца, то ли от радости.

– Ты хоть позавтракал, Лукич? – спросил Ларионов застенчиво, на самом деле желая спросить Лукича, отчего тот ушел.

Лукич кивнул в сторону столика: там уже были выложены все его гостинцы.

– Добрые люди пригласили, – сказал он нежно.

– Так вы что… – Ларионов почувствовал неловкость из-за вчерашнего разговора, – вы потом придете?

Лукич подмигнул Дуняше.

– А чего ж не прийти? Нам еще до Москвы ехать. Поговорю с народом честны́м да приду.

Ларионов подтянул Дуняшу, болтавшую ногами.

– Я раньше схожу, Лукич, – вдруг сказал он приглушенно. – На Болдино. Мне надо домой. Я там двадцать лет не был. Найду могилу родителей, и, кто знает, может, еще живы те, кто меня или их помнит.

Лукич с пониманием закивал, и глаза его заискрились радостным огоньком.

– Вот и дóбро, вот и ладно, – проскрипел он по-стариковски. – Мы с Дуняшей уж проводим. Правда, купавушка?

Дуняша засмущалась, так как не хотела расставаться со своим новым другом.

– А ты мне петушка на палочке купишь? – спросила она для верности.

Ларионов поправил на ней фуражку.

– А как же иначе, – засмеялся он.

На первой же большой станции, после завтрака, Ларионов подхватил Дуняшу и собрался с ней покупать сахарного петушка.

– Деньги-то возьмите, – засуетилась Люба, как поезд остановился.

Ларионов удивленно посмотрел на Дуняшу.

– Это что же твоя мамка такое говорит товарищу майору?

Люба покраснела и прыснула.

– Да ладно вам! Ох же наглая девка растет: ей только подавай!

– А что, скажи, я не женщина? Капризных любят сильнее. – Ларионов ущипнул Дуняшу за щеку и направился к выходу.

Люба смотрела через стекло на Ларионова и дочку, к ней подсел Антон Степанович, а через плечо Любы выглянул в окно и Лукич.

– Хороший мужик, – промолвила с теплотой Люба. – Грустный только какой-то.

– Эхе-хе! – Лукич бросил свои вещи на вагонку. – Кто добро творит, того Бог благословит.

– Ваша правда, Лукич, – долго кивала Люба.

На перроне торговали всякой всячиной. Ларионов с Дуняшей накупили всех сладостей, которые только продавались. Ларионов не знал, но на этой станции останавливались составы, шедшие в Сибирь и перевозившие заключенных. Поэтому в дни остановки таких эшелонов тут собиралось много местных торговцев. Ларионов заметил на той стороне путей оживление, которого не было по эту сторону, где стоял их поезд на Москву и, взяв на руки Дуняшу, перешел на платформу напротив. Продавали тут всевозможную еду, среди которой Ларионов с удивлением увидел вареную картошку, сырой лук, хлеб, вареные яйца. У платформы стояли ведра с водой и кружками.

– Скоро придет уже! – кричали бабы.

– А что, поезд ожидается? – спросил Ларионов.

– Московский, – бросил мужик с ведром.

Солнце припекало, и Ларионов расстегнул гимнастерку.

– Попроси папку купить халву! – заискивающе улыбалась полная женщина, выглядывая из-под руки на Ларионова.

– Хочу халву, – приказала Дуняша.

– Слушаюсь, – засмеялся Ларионов.

В руках его и так уже было много гостинцев. Он достал деньги и расплатился.

– Хочу в нужник, – заныла Дуняша.

– Вот тебе раз, – выдохнул Ларионов. – Ну, пойдем искать.

Женщина послала их за пределы станции, где они вскоре нашли покосившиеся небольшие дощатые будки с отвисшими дверками. Сортиры запирались на бечевки, которые наматывались на скрюченные гвозди.

– Беги давай скорее. Я подожду. А то мамка с папкой уедут без нас.

Дуняша сняла фуражку и побежала по намеченному делу, а Ларионов закурил. Он услышал бряцание колес подошедшего состава и громкий тревожный гудок паровоза. Тормоза нетерпеливо шипели. Дуняша все не шла. Ларионов щелкнул по двери.

– Ты что так долго? – поторопил он.

– Я по-большому-у, – недовольно и напряженно ответила Дуняша. – Ты не уйдешь?

Ларионов усмехнулся.

– Куда я теперь уйду.

Он курил и слышал, как стали лязгать двери на шарнирах. «Товарный, что ли?» – подумал Ларионов. Спустя несколько минут Дуняша вышла из сортира, оправляя юбки.

– Вот устала! – выдохнула радостно она. – Дай фуражку.

Ларионов сурово посмотрел на Дуняшу, поднял ее на руки и поспешно зашагал в сторону станции.

– Позже. Нам надо спешить. Руки бы еще помыть…

Когда они вошли на станцию, Ларионов увидел странную картину. Состав с «телячьими» вагонами стоял у перрона, окна вагонов были обмотаны колючей проволокой. Из вагонов под конвоем выпрыгивали, сползали и вываливались люди. Некоторые вагоны были еще закрыты. Перрон оцепили, и Ларионов смог протиснуться только благодаря своей форменной одежде.

Этапные бежали к ведрам с водой, и женщины только успевали зачерпывать. Все вокруг вопили, суетились и куда-то устремлялись. Ларионов застыл, не в силах сдвинуться с места. В одной руке он держал Дуняшу, в другой зажимал свертки со сладостями, на запястье висела связка с бубликами.

– Товарищ майор, шли бы вы на свой поезд, – вдруг сказал один из конвоиров. – Негоже вам тут с ребенком.

Ларионов не сразу понял, что это обращение предназначалось ему. Он посмотрел сквозь конвоира и двинулся не в сторону своего поезда, а, напротив, в сторону столпотворения. Царила страшная колготня.

Женщина в ситцевом платье выменивала заколку для волос