Песня жаворонка - Уилла Кэсер
Все собрания проходили более-менее одинаково. После первого гимна мистер Кронборг зачитывал вслух библейский текст, обычно псалом. Затем пели второй гимн, а потом проповедник комментировал прочитанный отрывок и, как он выражался, «применял слово Божие к нашим насущным потребностям». После третьего гимна собрание считалось открытым, и старики и старухи по очереди молились или обращались к собравшимся.
Миссис Кронборг никогда не выступала на молитвенных собраниях. Она твердо заявляла, что воспитана в строгих правилах, согласно которым мужчины в церкви должны говорить, а женщины — молчать. Впрочем, на собрании она сидела, сложив руки на коленях, и почтительно слушала других.
Народу на молитвенных собраниях было всегда мало. Юные энергичные прихожане являлись лишь пару раз в году, «чтобы избежать пересудов». Большинство всегда составляли старухи, а кроме них обычно человек шесть или восемь стариков и несколько чахлых девиц, не имеющих вкуса к жизни: говоря начистоту, две из них уже собрались помирать. Тея мирилась с мрачной атмосферой молитвенных собраний, воспринимая их как нечто вроде духовного упражнения, наподобие посещения похорон. Вернувшись домой с такого собрания, она всегда читала допоздна, еще сильней охваченная желанием жить и быть счастливой.
Собрания проводились в классной комнате, где занималась воскресная школа. Вместо церковных скамей здесь стояли обычные деревянные стулья. На стене висела старая карта Святой Земли, и тускло светили настенные лампы. Старухи в чепцах и шалях сидели неподвижно, как индеанки; кое-кто из них был в длинных траурных вуалях. Старики обмякли на стульях, как мешки с картошкой. Каждая спина, каждое лицо, каждая голова говорили о том, что их обладатели сломлены жизнью. Часто воцарялись длинные паузы, когда слышалось лишь потрескивание дешевого мягкого угля в печке и сдавленный кашель одной из больных девушек.
Среди участников собраний была приятная пожилая дама — высокая, прямая, полная чувства собственного достоинства, с изящным белым лицом и тихим голосом. Она никогда не жаловалась на жизнь, и то, что она говорила, всегда было оптимистично. Но держалась она так робко, что Тея знала: эта женщина страшно боится выступать на людях и каждый раз претерпевает настоящие муки, чтобы, по ее словам, «свидетельствовать о доброте нашего Спасителя». Она приходилась матерью кашляющей девушке, и Тея часто задавалась вопросом: как эта женщина объясняет себе устроение мира? На самом деле только одна участница собраний выступала исключительно оттого, что любила, по присловью миссис Кронборг, «молоть языком». Речи всех остальных впечатляли. Одни прихожане повествовали об утешительных мыслях, которые приходили к ним во время работы; о том, как среди рутины обыденных дел их вдруг пронизывало возвышающее ощущение Божественного присутствия. Другие — о том, как впервые уверовали, или о том, как в юности испытали на себе действие высшей силы. Старый мистер Карсен, плотник по ремеслу, безвозмездно исполнявший в церкви обязанности дворника, часто рассказывал, каким грешником и насмешником над религией был в молодости, всячески старался погубить и тело, и душу. И вот однажды, когда он рубил деревья в мичиганских лесах, ему явился Спаситель и встал, как показалось Карсену, совсем рядом с деревом, которое он рубил. И Карсен уронил топор и преклонил колени в молитве к Тому, кто умер, «распятый за нас на древе». Тее всегда хотелось расспросить Карсена поподробнее: и о его загадочных грехах, и о видении.
Иногда старики и старухи просили помолиться за своих отсутствующих детей. Иногда — о ниспослании сил в борьбе с искушениями. Одна из больных девушек часто просила молитв об укреплении ее веры в тяжелые часы упадка духа, «когда дорога впереди покрыта тьмой». Она повторяла эту мрачную фразу так часто, что Тея запомнила ее на всю жизнь.
Одна старуха, которая являлась на молитвенное собрание каждую среду и почти всегда выступала, приходила пешком из самого железнодорожного поселка. Она всегда покрывала жидкие седые волосы кружевной черной вязанной крючком шалью и произносила дрожащим голосом длинные молитвы, полные железнодорожных терминов. Ее шестеро сыновей служили на разных железных дорогах, и она неизменно молилась «за мальчиков в рейсе, не ведающих, когда переключится стрелка у них на путях. Когда по Твоей божественной мудрости настанет их час, Отец наш Небесный, да увидят они лишь белые огни семафора на дороге в Вечность». Еще она поминала паровозы, летящие наперегонки со смертью. Когда она стояла на коленях, то казалась ужасно старой и маленькой, и голосок у нее дрожал, но ее молитвы говорили о скорости и опасности, наводили на мысли о глубоких черных каньонах, шатких эстакадах и грохочущих двигателях. Тее нравилось смотреть на запавшие глаза старухи, полные мудрости, как ей казалось, на руки в черных нитяных перчатках со слишком длинными пальцами, так кротко сложенные на коленях. Лицо было смуглое и изношенное, как камни, стертые водой. Существует много слов, описывающих этот цвет старости, но на самом деле он не похож ни на пергамент, ни на что другое, с чем его обычно сравнивают. Этот темный цвет и эту текстуру можно найти только на лицах старых людей, которые всю жизнь тяжело работали и всегда были бедны.
Как-то в декабре, когда на дворе стоял ужасный холод, молитвенное собрание показалось Тее особенно длинным. Молитвы и речи всё тянулись и тянулись, будто старики боялись закончить собрание и выйти на холод или впали в забытье в теплой душной комнате. Тея оставила дома книгу и теперь жаждала к ней вернуться. Наконец спели славословие, но старики не торопились: они сошлись вокруг печки, чтобы поболтать. Тея подхватила мать под руку и спешно потащила на холод, пока отец был занят. На улице ветер свистел и хлестал ветвями голых тополей телеграфные провода и стены домов. Над головой летели снежные тучи, так что небо было серо и тускло светилось. Заледеневшие улицы и крытые сланцевой плиткой дома тоже были серы. Вдоль всей улицы лязгали ставни, дребезжали стекла в окнах, шатались запертые на засов ворота на разболтанных петлях. Всех кошек и собак в эту ночь в Мунстоуне хозяева пустили под крышу: кошек — на лежанку под печкой, собак — в амбары или сараи. Пока Тея с матерью шли домой, их шарфы обросли льдом от замерзшего дыхания. Они торопливо вбежали в дом и рванулись в гостиную, к натопленной антрацитом