Песня жаворонка - Уилла Кэсер

Уассиуаппа показалась бы унылой глушью любителям зелени и потрясающе красивым местом — любителям цвета. Возле станции был участок, засеянный травой голубоглазкой и обнесенный красным штакетником, а также росли шесть засиженных мухами ясенелистных кленов, которые размером едва тянули на кусты. От смерти их спасал частый полив из водоразборной колонки. Над окнами вились по натянутым бечевкам пыльные ипомеи. Вокруг простиралась равнина, покрытая низкими меловыми холмами. Ослепительно белые и поросшие редкими кустиками полыни, они казались припавшими к земле белыми леопардами. Белая пыль покрывала абсолютно все, а свет так слепил глаза, что смотритель обычно ходил в очках с синими стеклами. За станцией было сухое русло, в котором во время паводков бушевал поток, и углубление в мягком белом камне, заполненное щелочной водой, сверкающей на солнце, как зеркало. Станционный смотритель выглядел почти таким же чахлым, как его цыплята, и миссис Кронборг немедленно пригласила его отобедать с компанией. Он сознался, что собственную стряпню есть не может и живет в основном на крекерах и тушенке. Миссис Кронборг сказала, что пойдет поищет тенистое место, где можно устроить обед, и он виновато засмеялся.

Она пошла вдоль путей к водонапорному баку и там, в узких полосках теней от опор бака, обнаружила двух бродяг. Они сели и уставились на нее мутными со сна глазами. Она спросила, куда они направляются, и они сказали: «На побережье». Они объяснили, что отдыхают днем и путешествуют ночью; шагают по шпалам, кроме случаев, когда удается ехать на поезде. И добавили, что здесь, на западных железных дорогах, теперь «начали строжить». Лица у обоих бродяг обгорели на солнце и облезли, глаза налились кровью, а башмаки, судя по виду, годились только на помойку.

— Вы, наверное, голодны? — спросила миссис Кронборг. — И еще, наверное, вы оба пьете?

Последние слова она произнесла не осуждающе, а заботливо.

Тот из двух бродяг, что покрепче — косматый и бородатый, — закатил глаза и произнес:

— Кто бы мог подумать?

Но другой, тощий старик с острым носом и водянистыми глазами, вздохнул:

— У каждого своя слабость.

Миссис Кронборг поразмыслила.

— Что ж, — наконец произнесла она, — в округе выпивки так или иначе не достать. Я попрошу вас освободить место: мне нужно устроить под баком небольшой пикник для бригады товарного поезда, которая привезла нас сюда. Я бы и хотела уделить от этого обеда вам, но у меня не хватит припасов. Станционный смотритель сказал, что берет провизию вон там, в лавке при почтовой конторе. Если вы голодны, можете купить консервов.

Она открыла сумочку и дала каждому из бродяг по полдоллара.

Старик вытер глаза указательным пальцем:

— Благодарствуйте, мэм. Банка помидоров придется как нельзя кстати. Я ведь не всегда ходил по шпалам, у меня была хорошая работа в Кливленде, прежде чем…

Косматый бродяга набросился на него:

— Заткнись, папаша! Тебе что, трудно просто спасибо сказать? Что ты обременяешь даму своими историями?

Старик повесил голову и поплелся прочь. Товарищ посмотрел ему вслед и сказал миссис Кронборг:

— Он правду говорит. Он раньше работал в вагоноремонтных мастерских, но ему не повезло.

Второй бродяга тоже похромал в сторону лавки, а жена священника вздохнула. Она не боялась бездомных, всегда разговаривала с ними и никогда не отказывала в помощи. Ей страшно было думать о том, сколько таких бродяг сейчас тащится вдоль железных дорог по всей огромной стране.

Ее размышления прервали Рэй, Гидди и Тея: они притащили ящик с обедом и фляги с водой. Тени не хватало на всех сразу, но под баком было заметно прохладнее, чем вокруг, и звук каплющей воды приятно нарушал безмолвие душного полдня. Станционный смотритель ел так, словно его сроду не кормили, и извинялся каждый раз, беря кусок жареной курицы. Гидди ничего не имел против фаршированных яиц, о которых так презрительно отзывался вчера. Пообедав, мужчины закурили трубки и улеглись, упираясь спинами в опоры бака.

— Все-таки и в работе на железной дороге есть свои светлые стороны, — протянул разнежившийся Гидди.

— Вы, мальчики, слишком много ворчите, — сказала миссис Кронборг, закрывая крышкой банку соленых огурцов. — У вашей работы свои недостатки, но она вас не связывает. Конечно, в ней есть риск, но я считаю, что Господь блюдет человека и погибнуть на железной дороге или где угодно еще можно, только если это предначертано свыше.

Гидди засмеялся:

— В таком случае, видно, у Господа зуб на железнодорожников. По статистике, человек работает на железной дороге одиннадцать лет, а потом приходит его черед быть раздавленным в лепешку.

— Это мрачная судьба, спору нет, — признала миссис Кронборг. — Но в жизни много такого, что нам трудно постичь.

— Еще бы! — буркнул Гидди, глядя вдаль на пятнистые белые холмы.

Рэй молча курил, глядя, как Тея с матерью убирают остатки еды. Он думал о том, что у миссис Кронборг такой же серьезный взгляд, как у Теи; только у матери он безмятежный, удовлетворенный, а у дочери — сосредоточенный, вопрошающий. Но у обеих — не стесненный, широкий, не обуженный и не искривленный пошлыми мелочами. И мать, и дочь держали голову как индеанки, с не сознающим себя благородством. Рэя страшно раздражали женщины, которые вечно кивали и дергались: извиняясь, заискивая, клянча или намекая.

После полудня, когда компания снова тронулась в путь, солнце яростно прожаривало купол, и Тея свернулась клубочком на сиденьях в конце вагона и поспала немножко.

Когда наступили короткие сумерки, Гидди занял пост в куполе, а Рэй спустился в вагон, сел вместе с Теей на задней площадке, и они стали смотреть, как темнота мягкими волнами спускается на равнину. До Денвера оставалось миль тридцать, и казалось, что горы очень близко. Огромная зубчатая стена, за которую зашло солнце, теперь разделилась на четыре отчетливо видные гряды, одна позади другой. Они были очень бледного голубого цвета, едва темнее дыма дровяного костра, и от заката еще оставались яркие подтеки на заснеженных расселинах. В прозрачном небе, покрытом желтыми полосами, проступали звезды, мерцая, как только что зажженные лампы. Их золотой свет становился ровнее и гуще по мере того, как небо меркло и земля под ним покрывалась сплошной пеленой тьмы. Это была прохладная тьма, сулящая отдых, не черная и пугающая, но какая-то открытая и свободная: ночь на высокогорье, где сухой воздух не отягощен влагой и туманом.

Рэй закурил трубку:

— Знаешь, Тэ, я никогда не устаю смотреть на одни и те же звезды. В Вашингтоне и Орегоне, где туманно, я по ним скучаю. А больше всего я люблю их в матушке Мексике, где всё делают по-своему. Страна, где