Песня жаворонка - Уилла Кэсер
А тем временем ему хватало ощущения, что она полагается на него все больше и больше, зависит от его упорной доброты. Он твердо хранил обет, данный самому себе: не заикнулся о своих планах на будущее, не предложил Тее поверять ему более потаенные мысли, ни разу не заговорил с ней о том, о чем сам думал постоянно. Он обладал рыцарственностью — возможно, самой благородной чертой таких людей. Он ни разу не смутил Тею даже взглядом. Иногда во время прогулки к песчаным холмам он оставлял левую руку на спинке сиденья двуколки, но это было самое большее, что он себе позволял; он ни разу не коснулся Теи. Он часто обращал на нее взгляд, полный гордости и откровенного обожания, но никогда — взгляд собственника, пронизывающий насквозь, как у доктора Арчи. Голубые глаза Рэя были прозрачны и неглубоки, дружелюбны, не пытливы. Рядом с ним Тея отдыхала душой, потому что он был так не похож на других; потому что он часто рассказывал ей всякое интересное, но никогда не порождал живых фантазийных видений у нее в голове. Потому что он никогда не понимал ее неправильно и никогда, даже случайно, даже на миг, не понимал ее вообще! Да, с Рэем она в безопасности: он никогда не откроет, кто она есть.
XVI
Самым счастливым воспоминанием того лета для Теи стала поездка с матерью в Денвер в служебном вагоне Рэя Кеннеди. Миссис Кронборг давно хотела так съездить, но устроить это было трудно, потому что Рэй никогда не знал, в котором часу его товарный поезд выйдет из Мунстоуна. Мальчишка-рассыльный мог прибежать за ним в полночь с той же вероятностью, что и в полдень. На первой неделе июня все поезда ходили по расписанию и грузов было не очень много. Вечером во вторник Рэй, поговорив с диспетчером, дошел до дома Кронборгов. Миссис Кронборг в саду помогала Тилли поливать цветы. Рэй сказал ей через забор, что, если они с Теей завтра в восемь утра подойдут в депо, он почти наверняка сможет взять их с собой в рейс и доставить в Денвер еще до девяти вечера. Миссис Кронборг бодро крикнула с клумбы, что ловит его на слове, и Рэй помчался обратно в депо, чтобы навести порядок в вагоне.
Единственное, на что могли пожаловаться тормозные кондуктора Рэя, — его болезненное пристрастие к чистоте в служебном вагоне. Один бывший тормозной попросил о переводе, потому что, как он выразился, «Кеннеди трясется над своим вагоном, как старая дева над клеткой для птички». Джо Гидди, который сейчас ездил у Рэя тормозным кондуктором, дразнил его «невестой» за безупречный порядок, который тот поддерживал в вагоне и на койках.
Строго говоря, держать вагон в чистоте должен тормозной, но, когда Рэй вернулся в депо, Гидди нигде не было. Бормоча, что все тормозные его, видно, за слабака считают, Рэй принялся драить вагон в одиночку. Он развел огонь в печи и поставил греться воду, а сам тем временем облачился в комбинезон и джемпер и начал орудовать щеткой, не скупясь на мыло и чистящее средство. Он оттер пол и сиденья, вычернил печку, застелил койки чистым бельем, а затем принялся уничтожать устроенную Гидди картинную галерею. По наблюдениям Рэя, тормозные кондукторы, как правило, питали пристрастие к жанру ню, и Гидди не был исключением. Рэй снял со стен штук шесть девиц в обтягивающих чулках и балетных юбочках — картинки, полученные за купоны из пачек сигарет, — и несколько чрезмерно игривых календарей, рекламирующих салуны и спортивные клубы, в которых Гидди потерял немало времени и денег. Рэй снял даже самую любимую картинку Гидди: изображение обнаженной девицы, лежащей на кушетке и беспечно задирающей ногу. Под картинкой было напечатано ее название: «Одалиска». Гидди находился в счастливом заблуждении, что это слово неприличное — в самом сочетании согласных слышалось что-то такое, — но Рэй, конечно, посмотрел в словаре, и словарю Джо Гидди был обязан тем, что ему разрешили сохранить свою даму. Если бы слово «одалиска» оказалось непристойным, Рэй избавился бы от картинки сразу, как Джо ее принес. Рэй снял даже портрет миссис Лэнгтри в вечернем платье, потому что он был подписан «Джерсийская лилия», и еще потому, что в углу красовался маленький портретик Эдуарда VII, тогда еще принца Уэльского[68]. Похождения Альберта Эдуарда были в те дни популярной темой среди железнодорожников, и, выковыривая скобы, держащие портрет, Рэй еще более обычного негодовал на англичан. Все эти картинки он сложил под матрас на койке Гидди и принялся в свете лампы любоваться чистым вагоном: на стенах остались только поля пшеницы — реклама сельскохозяйственной техники, — карта Колорадо и несколько изображений скаковых лошадей и охотничьих собак. И тут в дверь просунул голову Гидди, свежевыбритый и благоухающий шампунем; накрахмаленная рубашка сверкает лучшими стараниями китайской прачечной, соломенная шляпа залихватски сдвинута на один глаз.
— Какого черта… — яростно начал он. Добродушное загорелое лицо словно разбухло от удивления и гнева.
— Ничего, Гидди, не волнуйся, — примирительно сказал Рэй. — Никакой беды не случилось. Я потом все повешу в точности так, как было. Просто завтра с нами поедут дамы.
Гидди оскалился. Он счел действия Рэя совершенно оправданными, раз в вагоне поедут дамы, но все равно обиделся.
— Надо полагать, я должен буду вести себя как секретарь христианского общества, — проворчал он. — Я не могу делать свою работу и одновременно подавать чай.
— Не надо подавать никакой чай. — Рэй упорно сохранял дружелюбный тон. — Миссис Кронборг возьмет с собой обед, и притом отличный.
Гидди прислонился к стенке вагона, зажав сигару двумя толстыми пальцами.
— Ну, раз миссис Кронборг, то обед и впрямь будет отличный, — тоном знатока заметил он. —