Измена. Ты не защитил меня - Энди Дорн

Вместо этого она шла по темному переулку одна. Испуганная, беременная, беззащитная. Звонила мне, молила о помощи, а я не слышал. Нет, слышал, но не хотел отвлекаться от своих утех.

Если бы я встретил ее… Боже, если бы только встретил! Я представляю, как она садится в машину, как облегченно вздыхает, как улыбается мне своей застенчивой улыбкой. «Я так испугалась, — сказала бы она. — За мной какой-то мужчина шел». А я бы обнял ее, поцеловал в висок и пообещал, что больше никогда не позволю ей добираться домой одной поздно вечером.

Но я этого не сделал. И теперь наш Артемка мертв.

А ведь могло быть еще хуже. Намного хуже. Если бы те случайные прохожие не вызвали скорую помощь… Если бы она пролежала на том холодном асфальте дольше… Внутреннее кровотечение, шок, переохлаждение… Пока Ксюша была без сознания, врач сказ мне, что ее привезли в критическом состоянии. Давление едва прощупывалось, пульс нитевидный, кровопотеря огромная.

«Еще полчаса, и мы бы потеряли не только ребенка, но и мать», — сказал хирург, выходя из операционной. У него самого руки дрожали от усталости, на халате были пятна крови. Моей жены. Моего сына.

Я мог потерять их обоих. Из-за своей измены, из-за своего эгоизма, из-за того, что не ответил на чертов звонок. Ксюша могла умереть там, в луже крови, на холодном февральском асфальте. А я бы так и не узнал, что случилось. Сидел бы в своем кабинете, наслаждался бы близостью с Викторией, а жена в это время…

Нет. Я не могу об этом думать. Не могу представить мир без Ксюши. Без ее тихого голоса, без застенчивых улыбок, без того, как она по утрам осторожно встает с кровати, стараясь меня не разбудить. Без того, как она читает, подобрав под себя ноги, как заботливо гладит мою рубашку, как готовит ужин, напевая под нос.

Я сжимаю ее руку крепче, и она открывает глаза. Смотрит на меня, и в ее взгляде столько боли, что я готов провалиться сквозь землю.

— Я найду его, Ксюшенька, — говорю я хрипло. — Того ублюдка, который это сделал. Он ответит за все.

Я наклоняюсь и целую ее бледную руку. Кожа холодная, пальцы тонкие, хрупкие. На безымянном — обручальное кольцо, простое золотое колечко, которое я надел ей в день свадьбы.

— Клянусь тебе, — шепчу я, прижимая ее руку к своим губам. — Я найду этого урода. Потрачу все деньги, найму лучших детективов, но он заплатит за то, что отнял у нас сына.

Я говорю это, и сам верю в свои слова. Найти преступника, наказать его — это хоть что-то, что я могу сделать. Хоть какое-то действие, которое поможет мне справиться с чувством собственной беспомощности.

Но Ксения не отвечает.

Она смотрит в потолок пустыми глазами. Больше не плачет, не говорит. Просто лежит и смотрит в никуда. Словно ее душа улетела вместе с нашим малышом, а здесь осталась только пустая оболочка.

— Ксюш? — зову я тихо. — Ты меня слышишь?

Она моргает, но не отвечает. Продолжает смотреть в потолок, и в ее глазах такая пустота, что мне становится страшно. Это хуже слез, хуже истерики. Эта безжизненность пугает меня больше, чем ее окровавленная одежда, которую мне отдали, пока Ксюша была в реанимации.

Я понимаю, что из-за своей измены потерял не только ребенка, но и жену.

Она стала другой. За несколько часов моя теплая, нежная Ксюша превратилась в незнакомку. Холодную, отстраненную, словно между нами выросла стеклянная стена. Она лежит рядом, я держу ее руку, но чувствую, что она невероятно далеко. Дальше, чем была когда-либо.

Я смотрю в ее лицо — бледное, осунувшиеся, с темными кругами под глазами — и понимаю, что та Ксения, которую я любил, исчезла. Девушка, которая встречала меня дома с ужином и расспросами о работе. Которая застенчиво улыбалась, когда я приносил ей цветы. Которая гладила живот и шептала что-то нашему будущему сыну.

Ее больше нет.

Осталась эта пустая, холодная женщина, которая смотрит в потолок и не реагирует на мой голос. И я знаю — это моя вина. Не только смерть ребенка, но и эта страшная перемена в ней. Я убил в ней жизнь так же, как тот грабитель убил нашего сына.

Утром следующего дня я еду в офис частного детектива.

Владимир Петрович Кошкин принимает меня в небольшом кабинете на четвертом этаже старого делового центра. Мужчина лет пятидесяти пяти, коренастый, с проницательными серыми глазами. Бывший опер, как он сам говорит. За плечами — двадцать лет в уголовном розыске.

Кабинет обставлен просто: металлический стол, два стула, сейф в углу, на стенах — дипломы и фотографии. На одной из них Кошкин в милицейской форме пожимает руку какому-то генералу.

— Проходите, садитесь, — говорит он, указывая на стул напротив стола. — Слушаю вас.

Я достаю из папки все документы: справку из больницы, протокол осмотра места происшествия, показания свидетелей, которые вызвали скорую. Кладу на стол фотографию Ксении. На ней она улыбается, глаза светятся счастьем.

— Моя жена, — говорю я, и голос дрожит. — Ксения. Вчера вечером на нее напали. Она была беременна… Мы потеряли ребенка.

Кошкин молча изучает документы, время от времени поправляя очки. Делает пометки в блокноте. Его лицо непроницаемо, профессионально спокойно.

— Место происшествия? — спрашивает он.

— Вот здесь адрес, — показываю я пальцев на строчку в документах. — Там фонарь разбит, камер видеонаблюдения нет.

— Свидетели?

— Двое прохожих нашли ее без сознания и вызвали скорую. Больше никого.

— Что украли?

— Сумку. В ней были документы, немного денег, ключи от квартиры, телефон.

Кошкин кивает, продолжает писать.

— Особые приметы нападавшего?

— Жена была в шоке, толком ничего не помнит. Мужчина в тёмной одежде, среднего роста. Больше ничего.

— Понятно.

Детектив откладывает ручку, снимает очки, протирает их платком. Смотрит на меня внимательно.

— Скажу честно, — говорит он. — Дело сложное. Никаких зацепок, свидетелей толком нет, вещественных доказательств минимум. Полиция такие дела обычно спускает на тормозах. Слишком много возни, слишком мало результата.

— Мне плевать на сложности, — отвечаю я резко. — Назовите цену.

— Не торопитесь. Сначала выслушайте условия.

Кошкин наклоняется вперед, складывает руки на столе.

— Мой гонорар — пятьдесят тысяч вперед, плюс расходы. Если найдем преступника — ещё сто тысяч. Если нет — деньги не возвращаю, работа все