Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

Я еще раз всмотрелся в мозаику.

Слева направо волшебная звездная река, сверху и снизу звезд меньше, над ними…

– Корабль как надежда. Река из сияющих прядей. Мост через белые волосы, все понятно.

– У тебя слишком богатое воображение, – сказал я. – Но красиво. Похоже на рукав. Рукав как мост?

Пятый зал.

Возможно, мне стоит посмотреть ойкумену, подумал я. Она исполнена необыкновенных чудес, про которые мы не знаем, а если и узнаем, то увидеть не сможем, человек создал слишком много, больше, чем нужно человеку. Или наоборот, столько человеку и нужно, вопрос во времени… Определенно стоит отправиться в путешествие…

Возможно, синхронная физика придумана для того, чтобы мы смогли увидеть мир по-настоящему.

– Синхронная физика как кара. – Мария дунула на пятую стену. – Прелесть. Эта мне нравится больше всего.

– В этом есть смысл?

– Да кто разберет… – Мария разглядывала мозаику. – Когда-то, в конце двадцать первого века, антропология как область позитивного знания переживала серьезный кризис. Все, что было наработано к этому времени, во многом обесценилось, мир изменился, прежние законы не действовали, прежние истины казались наивными, более того, смешными…

Звезда была вырезана из черного камня, казалось, что она поглощает свет, притягивает, не смотреть на нее не получалось, я глядел направо, потом налево, потом снова на звезду, я знал этот прием, но здесь он был доведен до совершенства.

– Именно тогда сквозь пепелище общественных наук проросла лоза реалистической школы…

Мария указала на черную звезду и продолжила голосом еще более монотонным, скучным, равнодушным, пустым.

Реалисты утверждали, что природа подозрительно равновесна и безобразно устойчива, гомеостаз – естественное состояние мертвой Вселенной, зажечь животворящее пламя хаоса может лишь разум, человек, в этом его задача – сдвинуть чашу весов, всему есть цена, каждый шаг да будет оплачен. Колесу шесть тысяч лет, и жатва еще не закончена. Парусам пять тысяч, жатва продолжается. Электричеству около четырех, синхронная физика… Синхронная физика чересчур грандиозна, и цена ее приручения будет соответствующей, возможно, мы не можем представить себе эту цену, но уплатить уже готовы, не задумываясь. Актуатор разомкнет континуум на две микросекунды, и поток Юнга ворвется в мир, и в следующий миг Вселенная станет нашей.

Нашим домом.

– И что? – спросил я.

– Некоторые… некоторые считают, что актуатор – не машина.

Мария. Я не торопил, хотя понимал, что она скажет. Мария выдержала паузу.

– Алтарь, – сказала Мария. – Камень у моста, помнишь?

– Камень у моста? Это что-то из…

– Да, Юкатан. За переход на другую сторону требуется плата, одна за всех или с каждого понемногу.

– Ты намекаешь… на VDM-фазу? – спросил негромко я.

Мария указала на кораблик.

– Вот представь. Если бы человеку с… с того же Юкатана стали объяснять в самых общих чертах принципы работы гиперпривода: есть звездный океан, его надо переплыть, есть великая лодка, перевозящая людей на чужой берег, есть перевозчик. Чтобы пересечь океан, человек должен умереть, заплатить богам частью своей души, это честная цена…

Мы покинули зал и направились к галерее, окружавшей Объем, заблудиться не получится – внутренние помещения старого Института снабжены указателями и схемами, заблудиться не получится. Вообще старый Институт заметно отличался от нового, коридоры короче, а потолки выше. И здесь было… нормально. Я чувствовал, что нахожусь именно в здании, пусть большом и заброшенном, но в строении, а не внутри огромных размеров машины.

– …Лодка должна быть правильно сделана и хорошенько смазана жиром и кровью, чтобы обсидиановые когти Кукулькана соскользнули с ее бортов, чтобы Великий Змей не уволок ее в пучину бездушных вод. То есть, в сущности, вся наша техника с ее невообразимыми принципами действия не выходит за принципы и методы, апробированные еще во времена палеолита. Может, поэтому синхронная физика в кризисе? Потому, что она, претендуя на новую этику, всего лишь перелицовка этики старой? Дремучей, воняющей паленой шерстью и скисшей кровью.

– Интересные размышления, – сказал я. – Но…

Мы вышли к шестому залу.

Я на всякий случай сверился со схемой на стене. В этой схеме шестой зал предусматривался, в предыдущей нет, я наверняка помнил. Шутка. Синхронные физики склонны к мистификациям и веселым розыгрышам.

– Как ты думаешь, что тут было? – спросил я.

Мария потрогала стену пальцем.

– Моллюск… морской конек, например, или… наутилус… или орел…

В правом верхнем углу остались несколько рядов, стекло интенсивно алого цвета. Вряд ли наутилус, скорее всего, тюльпанное поле, поле роз, пламя исходной вспышки.

– Зачем ободрали?

Не так, мозаику явно не обдирали, ее били, ломали, рушили, с упоением, со страстью, я представил человека с кувалдой… Кувалдой тут не обойтись, еще чем-то ломали.

– А может, тут ничего и нет… и не было… – Мария вглядывалась в стену. – Может, так задумано… изначально… аrgumentum ex silentium, ты не находишь?

Мария продолжала стоять перед исковерканной стеной.

– Трудно понять – что это…

– Мне кажется, ты усложняешь, все проще, – я указал на стену. – После… инцидента потолок сел и выдавил мозаику…

– А куда делась смальта? – спросила Мария. – Где она? Ее что, потом собрали и унесли?

Мария права. Вряд ли после катастрофы смальту собирали, скорее всего, стену разрушили еще до происшествия.

– А нельзя выяснить, что здесь случилось? – спросил я. – Штайнер наверняка знает, он не может не знать, это ведь его учреждение проводило опыт…

– Штайнер, безусловно, знает, – согласилась Мария. – И расскажет. Но что он расскажет… Кстати, я думаю, после того, как мы вернемся, Штайнер проведет положенную беседу…

О том, зачем мы сюда полетели и о технике безопасности.

– Скажу, что это я. Хотел посмотреть.

– Нет, – возразила Мария. – Лучше я.

Несколько рядов смальты осыпались со стены, снизу послышался гул, я почувствовал легкий толчок, в воздухе повисла пыль.

– Пойдем…

Я взял Марию за руку, мы покинули шестой зал и вступили в коридор, ведущий к Объему. Я сверился со схемой – мы прошли всю подкову, Объем был близок.

– Мы здесь ищем что-то конкретное? – спросил я.

Коридор был сломан.

– Решила посетить библиотеку… здесь богатые фонды…

Галерея оказалась завалена бетонными обломками разных размеров, крупными, мелкими, стены разорваны в острые камни, сквозь бетон проступили жилы арматуры.

V.

– Я представляла себе это несколько иначе… Здесь… ничего, кроме бетона, не осталось… Наверное, взрыв.

Гул. Фонарь поднялся выше и чуть изменил цвет, ближе к желтому. Насколько я помнил, в него встроен анализатор, желтый цвет – рост углекислоты.

– Будни современной синхронистики: взрыв, развалины, тупик, тупик, взрыв, развалины… Всякая попытка зацепиться за поток Юнга заканчивается развалинами и трупами, никого это не удивляет, мы привыкли…

– Это не похоже на взрыв, скорее имплозия, – поправил я. – Резкий скачок давления, стены не выдержали… Следов температуры нет, металл не оплавлен, галеты… они словно сорваны со стен. Видела сверху? На Институт словно наступили.

Шар описывал круг, желтый, некритично, но стоит держать на контроле. Вряд ли тут опасные газы могут быть, если что и хранилось в холдерах, скорее всего, давно улетучилось.

Я осторожно сделал шаг к краю галереи. Инерционное поле отсутствовало. Много металла, это чувствовалось.

– Имплозия – это правильно… Синхронная физика провалилась сама в себя, изящно… Сама себе наступила на горло… Наверное, громко булькнуло. Или грохнуло. Что бывает при имплозии? Всхлип?

Синхронная физика как всхлип.

– Как там Большое Жюри?

Я обернулся.

Мария стояла на краю галереи, держалась за торчащую из развороченной стены арматуру, смотрела вниз, довольно опасно.

– Брось, Ян, все знают. – Мария продолжала смотреть. – Большое Жюри собирается для того, чтобы разрешить Уистлеру использовать «жидкую свечу».