Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

А это неплохо, подумал я.

Мария растопырила пальцы, смотрела через пальцы на небо, облака, летящие навстречу ховеру, облачная под серой обложкой книга, солнце как тонкий золотой обрез.

– Понятно, после «Бездны» довольно сложно сказать нечто новое в художественном отношении, но…

Мария сквозь пальцы вглядывалась в стремительное небо перед нами.

– Но мастера пытаются.

Синхронная физика как выкидыш, Мария всматривалась в небо.

– Это вызов – рассказать о том, о чем двести раз рассказали до тебя. Никто не спорит – синхронистика во многом стигматизирована, особенно в последние годы, но… мастера не теряют надежды.

Река, как серая оловянная линейка, забытая меж страниц, тускло блеснула чуть ниже линии горизонта. Руины старого Института должны быть где-то здесь, на севере, у устья реки имени Барсика. То есть у Иртыша.

– Получается? У мастеров?

Мария устала держать руки перед собой и потерла нос.

– Скорее нет. Велик искус старых добрых торных путей, инерция, схема слишком… соблазнительна и привычна. Слишком.

– Молодой ученый?

– Забыв про страх и технику безопасности…

Мария зажмурилась и замерла на секунду, затем чихнула, все красавицы чихают от облаков, еще от солнца.

– …Проводит рискованный опыт. В финале, разумеется…

Мария чихнула снова.

– Примерно так, – сказала она. – В разные стороны.

– И пепелище, – добавил я.

Пепелища.

– Пепелища да… RSF, в определенных кругах это устойчивая аббревиатура.

Руины синхронной физики.

– И все настолько безнадежно?

– Я нашла всего две книги со счастливым финалом. Разумеется, условно счастливым. И это не художественная литература, скорее сборники эссе. В одной история Земли – от шумеров до первых системных полетов – рассматривалась непрерывной причинно-следственной цепью, которая в итоге привела к возникновению синхронной физики.

– Это счастливый финал?

– Да. По сравнению с остальными – да… Автор – Иннокентий Фролов, безусловный псевдоним, невозможное имя.

– А вторая?

Мелкодисперсная пыль, честный кремний.

– Вторая – это своеобразный анти-Фролов. В ней история неудач человечества анализируется с точки зрения выбора пути. От Баальбекских платформ, через римские лабиринты, через флогистон и перпетуум-мобиле, первую попытку Панамского канала, антигравитацию и гипнократию… Неудача как циркуль эволюции. Кажется, прилетели. Вон!

Мария трогательно указала пальцем.

Здание напоминало костяной наконечник древней стрелы – вытянутый треугольник, в нем были отчетливо заметны черты нового Института Пространства, вероятно, научные объекты синхронной физики создавались на основе единого проекта.

По заветам Сойера, по наброскам Дель Рея, он увлекался невозможными фигурами.

Мы снизились, и я различил следы катастрофы – здание было надломлено посередине, на него словно наступили, хребет не выдержал, мы снизились еще, и я разглядел множество сломов помельче, поперек плоской крыши проходили широкие черные трещины, острая часть стрелы погружалась в землю, основание задиралось к небу.

– Так зачем мы сюда прилетели? – спросил я. – Собираешь впечатления? Тоже хочешь написать книгу о поражении?

– Нет, у меня вряд ли получится… Кому нужна еще одна книга о поражении… Хочу посмотреть… увидеть то, о чем много раз читала. Согласись, это редкая удача – побывать в таком месте. Историческом…

Соглашусь. Я вдруг подумал, что никогда раньше не видел руин. На Земле сохранилось некоторое количество руин, но это все древнеримские, древнегреческие, мезоамериканские, исторические, одним словом, новых нет, и откуда им взяться, а старые… Сложно поверить, что настоящие. Все руины неоднократно реконструировали, Тессея ли этот корабль.

А здесь настоящие.

– Почему про это никто не знает? – я указал вниз.

– Наверное, потому, что никому это особо не интересно… И потом… Твоя бабушка раскладывает шансы и подбрасывает монетки, вряд ли она хочет знать про то, что подбрасывание монетки мастером Сойером привело к гибели тысяч… Все любят смотреть «Бездну», никто не хочет в ней оказаться. Хотя… Принято считать, что молодые синхронисты рвутся сюда… Но пока никого нет.

Мы снизились еще. Трещины стали шире, было видно, что крыша вспучилась в нескольких местах.

– Где посадочная решетка? – спросила Мария. – Не видишь?

Не видел.

Плавник. Небывалой гигантской косатки, реликтового подземного кита.

– Тебе здесь нравится? – спросила вдруг Мария.

– Да. Хорошая планета, нет комаров. И не жарко. И простор я люблю.

То ли провал, то ли взрыв, здание старого Института явно пострадало от некоего катаклизма.

– Ты слышал про Бенедикт? – спросила вдруг Мария.

– Да. Там вроде кибернетикой занимаются… Или чем-то похожим… В кибернетике у нас, насколько я понимаю, тоже тупик.

– Да, наверное… А помнишь, где мы встретились?

– Терминал Лунной базы, ты на чемодане сидела…

С апельсиновым мороженым.

– Я там с утра сидела… До нас… то есть до «Тощего дрозда», с Луны ушла «Ворга». Как раз к Бенедикту. Двести десантников СЭС при мне погрузились на борт. В костюмах высшей защиты.

Там еще был неожиданный водолаз, помню, прогрохотал поперек. Мокрые следы.

– Мало ли… Может, там… на Бенедикте… оползень. Или вулкан раньше времени открылся. Или какая паника… Пляс кибернетиков, великая синь… Спорыньей отравились. Вот и пришлось отправлять десант. Такое изредка случается. Я сам, кстати, думаю в десант записаться, теперь у меня есть опыт в пространстве. Думал… А может, здесь останусь…

– «Ворга» не десантный корабль, – сказала Мария. – «Ворга» – тяжелый терраформер, она способна расплавить в стекло целый континент, может растопить ледяные шапки, сжечь атмосферу. Зачем кибернетикам нужно ровнять континент?

Мария перешла на шепот.

– Строят что-нибудь, – предположил я. – Гора мешает или море. А может… Может, инфекция…

– Не смеши, какая инфекция, ты помнишь хоть одну инфекцию? Если не вспоминать про глубоководных рыб…

Ховер опускался на крышу, слишком осторожно, как человек, шагающий вниз по сгнившей лестнице.

– Да я и не собирался… У глубоководных рыб, кстати, инфекций не бывает, у них весьма крепкое здоровье, многие почти бессмертные. Скорее всего, кибернетики на Бенедикте напутали… Задумывали полезных периллюсов, а сложили зловредных медведок. Медведки расплодились, вот СЭС и вызвали… Такое и на Земле изредка происходит, гон кальмаров или буйство леммингов. Например.

Зловещих медведок.

– Буйство леммингов? При чем здесь… Правее! – крикнула Мария, автопилот не послушался. – Говорю же, правее… – добавила Мария уже спокойнее.

Автопилот вывесил ховер над старым Институтом, и продолжилась медленная, словно на ощупь, посадка. Обычно автоматика действовала решительней, сейчас же ховер словно подкрадывался к земле, смещался, зависал, раздумывая, иногда снова чуть набирал высоту, отступая, снова раздумывал, словно прокладывая путь сквозь невидимый лабиринт.

– Синхронная физика оставила слишком много шрамов, – сказала Мария. – Их будут находить еще долго, лечить их никто не собирается, а они не дают уснуть…

Здание постепенно приближалось, становилось ясно, что оно все же меньше нашего Института, хотя все равно огромное. Ховер маневрировал, и было видно, что не только крыша, но и стены изобиловали многочисленными прорехами, словно внутри воссияли тысячи маленьких злых солнц, вспыхнули, прожгли себе путь к небу.

– Шрамы не дают уснуть… – повторила Мария.

– Стартовый стол, – указал я.

Мария преувеличивает.

Посадочная площадка обнаружилась в западной части, сама посадка прошла неожиданно жестко, компенсаторы инерции отчего-то не сработали, тряхнуло, я прикусил язык. Надо меньше доверять автоматике, обратно поведу ховер сам.

Я поднял фонарь, спрыгнул на решетку, Мария за мной. Пахло мокрыми грибами. Я достал из кокпита ранец, хотел помочь надеть, но Мария ранец отобрала, ладно, пускай.