Турсун - Гульнара Нуркулова
– Мы хотели купить хорошего скакуна, – сказал Самаган.
– Сегодня нет стоящих лошадей на продажу, на прошлой неделе был один арабский скакун хороших кровей, но цена была высокая. Никто не купил. Разве сейчас люди могут позволить себе хорошую лошадь? Если хотите, мы можем проехать к владельцу и посмотреть на месте, если, конечно, он ещё не продал её. Он живёт в селении Мерген-Сай.
Турсун согласилась. Всё равно им ехать в ту сторону. По дороге Бейше всё время шутил.
– Вы всегда такой весёлый? – спросила его Турсун.
– Отчего же мне не быть весёлым? Вот сегодня с утра есть повод для радости – встретил вас, и я счастлив. А вы разве не счастливы?
– Из-за встречи с вами нет. Вот если купим для моего братишки хорошего скакуна, возможно, буду счастлива.
Оставшуюся дорогу проехали, слушая незнакомую Турсун, красивую кыргызскую песню, которую напевал Бейше.
– Что за песня, которую вы поёте?
– Это песня Токтогула «Кулуйпа, возлюбленная Кулжара».
Было такое ощущение, что он пел эту песню специально для неё.
Серый арабский скакун, двухлетка, которого показал Бейше, сразу понравился Самагану, но цена была очень высокой. Турсун же, не торгуясь, отсчитала и передала деньги Бейше. Она знала, что ему достанется неплохая доля от продажи.
– Никогда не забуду вас, потому что краше вас никого не встречал. Оставайтесь всегда такой. Передавайте привет всем китайцам. Мы сами оттуда недавно вернулись, – грустно шутил Бейше на прощание.
Самаган сразу пересел на нового скакуна и, довольный, поскакал впереди Турсун.
Турсун весь остаток дороги думала о Бейше. Сейчас редко кто смеётся здесь, потому что горя много в каждой семье. Всякий озабочен своими проблемами. Неужели у него всё хорошо? Ведь он тоже, по его словам, был в Китае. И последние два года должны были быть тяжёлыми для него, как и для всех.
Несколько дней она пыталась вспомнить понравившуюся мелодию песни Бейше, но вспомнила только часть, которую без конца тихо напевала.
* * *
В день, когда они должны были выехать обратно, с ночи зарядил мелкий осенний дождь. Адыл уговаривал Юсуфа перенести отъезд на несколько дней, но тот ответил: «Уже осень – пора дождей. Надо добраться домой прежде, чем выпадет снег».
В дороге Турсун грустно смотрела на дома в родном и других селениях и поражалась их виду. Везде чувствовалось запустение. Было такое ощущение, что один сильный ветер разрушит едва стоящие, неухоженные дома. Некоторые дома были без окон и дверей, некоторые всё еще с заколоченными дверьми. Обычно в это время утром люди, громко переговариваясь между собой, выгоняли скот на пастбище, раздавалось блеяние овец, доносилось ржание лошадей. Сейчас же не видно ни скота, ни людей. Все селения, включая русские, будто вымерли.
На лицах и осанках людей, которых судьба закинула в Китай, был виден отпечаток тяжелых лет, отпечаток вынужденного рабства. Не были исключением и родные Турсун – раньше времени состарившиеся родители, не по годам серьезные, хлебнувшие достаточно горя братья, – их судьба беспокоила Турсун.
Не в силах смириться с печальными новостями, она всё время думала со слезами о своей первой любви, о Жолдоше, который был съеден волками, о близкой подруге Апал, которая замёрзла на перевале Узонгу-Кууш в 1916 году, и Упол, которую продали старому уйгуру в Китае за ведро пшеницы. Из всей семьи Апал и Упол выжил только их отец, которого она еле узнала. Походил он на глубокого старца, хотя ему не было и сорока лет.
С тяжёлой душой она покидала Иссык-Куль.
Обратный путь был труднее из-за дождя, который не переставая шёл несколько дней подряд, так что путникам приходилось менять одежду по три или четыре раза в день. Одежда не успевала высохнуть, приходилось переодеваться с мокрой на влажную. На одной из остановок Ченг нашёл на местном рынке и купил ношеные военные непромокаемые плащи. Мужчины определили, что два похожих плаща-накидки скорее всего принадлежали военным из Европы, так как были с дополнительной вставкой для укрытия головы в непогоду. А происхождение третьего плаща – длинного с ремнем, больше напоминавшим сюртук, с двумя дырками от пули на спине – так и не смогли определить.
Одежда уже успела высохнуть прямо на теле под плащами, когда они добрались до Турпана. Там бушевала настоящая зима, и им пришлось отсидеться в этом месте два дня.
* * *
После долгой дороги Турсун нездоровилось. Её всё время тошнило, поэтому она, уткнувшись в подушку, спала целями днями. Обеспокоившись её состоянием, Муваза вызвала лекаря, который после осмотра сообщил о её беременности.
Амина подросла. За время отсутствия родителей она привязалась к Мувазе и ни на минуту не хотела отпускать тётушку, которая очень сильно любила племянницу, возможно, оттого что у неё не было своих детей. Даже ночью, несмотря на то что девочка спала беспокойно, Муваза брала её в свою постель. Амина была очень подвижным ребёнком, за ней было тяжело смотреть. К вечеру и няня, и Муваза полностью выбивались из сил.
Вторая дочка родилась в начале лета 1919 года. Ей дали имя Фатима в честь матери Юсуфа и Мувазы.
За месяц до её рождения в Пекине началось шествие студентов, переросшее в общее масштабное движение против иностранных интервентов. Студенты громили дома, которые имели хоть какое-то отношение к иностранцам. Дом Юсуфа находился рядом с несколькими домами японцев и тоже подвергся разгрому, но хозяин до этого успел вывезти семью за город, в дом Хахар. Кроме того, были подожжены две торговые лавки Юсуфа, где наравне с местными продавались иностранные товары.
Юсуф вскоре после того, как ситуация в городе нормализовалась, купил участок на берегу реки недалеко от дома Хахар и начал строить собственный. Семья въехала в новое жилище, когда младшей Фатиме исполнилось четыре месяца. Турсун обустроила домашний очаг и занялась воспитанием девочек.
Опасаясь всё еще неспокойной ситуации, Муваза перестала ездить в город и постепенно отошла от семейного бизнеса. Предложение Турсун заменить ее и помогать мужу в делах было сразу им отвергнуто. Юсуф с утра до позднего вечера был на работе. Когда же не был в отъезде, по утрам позволял себе побыть с дочками. Он устраивал шумные игры, катал их на спине по всему дому. Дети смеялись от восторга и не хотели его отпускать. Он называл игру с детьми своим «детолечением».
Вдали от города Турсун чувствовала себя лучше и считала, что для детей тоже полезнее быть там, где больше воздуха и меньше шума.