Отречение - Алиса Клима
Но Полька сидела на земле, словно приглашая и Паздеева взглянуть на Ларису, которая с немым покоем на лице смотрела в одну точку из-под прикрытых век. Полька тихо взяла ладонь Ларисы и прижалась к ней. Лариса медленно перевела взгляд на Польку, и по щеке ее скатилась одинокая тяжелая слеза. Она осторожно сжала руку Польки.
– Это конец, – тихо и спокойно произнесла Лариса. – Я знаю… Он, – она вобрала побольше воздуха, – жив.
Полька отчаянно кивала.
– Жив, миленькая! Жив! Все будет хорошо. Мы сейчас доедем до больницы…
Лариса сжала руку Польки, словно прося ее замолчать.
– Он, – захлебываясь говорила она. – Гриша. Ларионову… майору… ежик в кармане…
– Лариса назвала сына Гришей, – закончил Паздеев, – а потом она попросила… – Паздеев запнулся и бросил взгляд на Веру. – Она просила всех благодарить, особенно вас, товарищ майор. И умерла. Тихо и быстро.
Вера была скована ужасом. Все сидели молча в повисшей паузе. И никто не знал, что подобает теперь делать или говорить. Это казалось бессмысленным. И Паздеев молчал и корил себя в душе за смерть Ларисы.
Ларионов поднялся и направился в спальню, где поперек его кровати лежал сын Ларисы.
– Ну, – сказал Ларионов, улыбаясь и шмыгая носом, и нагнулся к малышу. – Здравствуй, Григорий. Давай знакомиться, нам теперь вместе жить.
Федосья прижимала платок к губам. Вера стояла в дверях, не в силах плакать от охватившего ее ужаса.
– Я пойду, соберу вещичек ребенку, – сказала она и ушла в барак к мамкам.
Ларионов кивнул, всматриваясь в личико Гриши. А Гриша спал.
Когда Вера вернулась, она увидела Ларионова в конце дома. Дверь в кухню была открыта, и он стоял лицом к печи. Вера прошла прямо к нему.
– Удалось на первое время собрать, и Лариса кое-что приготовила. Я нашла в ее вещах, – сказала она с порога.
Ларионов повернулся. Он держал на руках малыша, рассматривая его лицо. Вера застыла. Она не могла даже предположить, что Ларионов может с такой нежностью смотреть на ребенка. Он что-то шептал малышу.
– Вера, погляди, – сказал он с улыбкой. – Он так забавно шевелит ртом во сне. Я никогда не держал в руках младенцев. Он так пахнет…
Вера подошла и взглянула на малыша. И хотя боль разрывала ей сердце, она не могла сдержать улыбку и только теперь заплакала.
– Дайте и мне, – попросила она, и Ларионов осторожно передал ей Гришу.
Вскоре возвратилась с задания Федосья.
– Молоко пока будем брать у мамок, но надо как-то наладить питание. Это ж не дело – побираться! Козу бы завести, Григорий Александрович. Может, из Сухого оврага привезем?
– Делайте что надо, – ответил Ларионов. – Но малыш должен быть сыт и ухожен.
С тех пор, как Гришка поселился в лагере, вся жизнь незаметно и невольно закрутилась вокруг него. Из Сухого оврага привезли козу Марфы Зинку, за которой поручили смотреть Рябовой. Полька ухаживала за маленьким Гришей, и она и Паздеев незаметно сблизились.
В самом начале июня Ларионов уже составил полный отчет о лагпункте и выжидал время, чтобы в конце июля поехать в Москву. Но неожиданно из самой Москвы пришла телеграмма, в которой Ларионова срочно просили явиться в НКВД. В телеграмме, разумеется, ничего не пояснялось, а писать Туманову с расспросами Ларионов опасался. Он решил, что, если его вызывают в центр, это мог быть либо хороший, либо очень плохой знак. В первом случае ему не было смысла просить Туманова узнать, во втором это было опасно для самого Туманова. Гнетущее ощущение, которое нарастало в нем в последний год, что все исходящее из Москвы пахнет смертью, не покидало его.
Он не говорил о предстоящем отъезде никому, и даже Вере, но последние дни в лагпункте все его мысли и действия были подчинены приготовлениям. Вера замечала, что Ларионов проводил много времени с Паздеевым и был спокоен, но суров. Она помнила его лицо в самые страшные моменты их жизни, и каким оно всегда оставалось суровым и сдержанным. Ларионов был чем-то озабочен, и Вера даже немного разочаровывалась в том, что он не делится с ней своими чаяниями.
Глава 8
Утром, получив наряд по прополке клумб лагпункта, Вера, Полька, Инесса Павловна и Рябова повязали косынки и, наслаждаясь уже припекавшим солнышком, рассыпались по цветнику, разбитому рядом с клубом. Вера радовалась ощущению тепла, исходившего от земли, запаху глины и травки, выполотой и сваленной в кучу у жидкой оградки из прутьев. Она села на землю и скинула калоши.
– И правда хорошо! – Полька потянулась и плюхнулась рядом с Верой.
Инесса Павловна и Рябова все еще пололи.
– Поль, а давай хлеба, – сказала Вера, подставляя лицо солнцу и перебирая пальцами ног.
Полька поделилась с Верой ломтем.
– Валька луком в столовке затарилась, – сказала весело Полька с набитым ртом.
– А, давай. – Вера взяла луковицу и откусила с хрустом. – Все одно – не целоваться.
Женщины засмеялись.
– А зря, – протянула Полька. – Ой, девчата, вот Григорий Александрович вернется из Москвы, и пайку увеличат, и шобола дадут новые. Валька судачила…
Рябова вдруг засопела и, прижавшись низко к земле, заплакала навзрыд. Инесса Павловна бросила тяпку и подобралась к ней.
– Что ты, Наташа?
Вера и Полька повернулись к Рябовой, которая лишь мотала головой и всхлипывала, отирая запястьями мокрое лицо.
– Нет, вы только посмотрите! – не унималась взволнованная Инесса Павловна. – Может, ты с нами поделишься? Ведь мы все друзья…
Рябова принялась плакать еще горше. И тут Вера отложила хлеб и подсела к Рябовой.
– Ну-ка говори, что стряслось, – вдруг резко спросила Вера, силой разворачивая Рябову. – Ты что-то знаешь?
Рябова выкручивалась, скрывая лицо.
– Ничего я не знаю!
– Врешь! – Вера жестко схватила Рябову за плечи.
– Да ты что?! – удивилась раздосадованная Инесса Павловна. – Боже мой! Да что случилось?!
Вера повалила Рябову на землю и насела на нее, сама не понимая причину своего гнева.
– Не отпустим, пока не скажешь!
Время, проведенное в лагере, обострило интуицию Веры. Она по собственному опыту знала, что слезы в лагере были следствием чего-то серьезного. Здесь, в лагпункте, все были на виду, и каждое горе становилось сразу всем известно. Вера была уверена, что Рябова не праздно расстроилась.
– Перестань! – не удержалась Полька. – Что на тебя нашло?
Рябова пищала под тяжестью Веры, но Вера смотрела на женщин с непривычной жесткостью и решительностью.
– Вы лучше не лезьте! – отрезала она. – Я ее не отпущу, пока она не скажет правду.