Отречение - Алиса Клима
– Как же хорошо! – радостно говорила Вера, когда ворота закрылись. – Неужели мы скоро познакомимся с тем, кто жил девять месяцев в этом животике. Как отлично! Интересно, это будет девочка или мальчишка?
Ларионов улыбался. Он сам хотел поскорее увидеть малыша Ларисы.
– Живот большой, – бубнила Федосья, – девка, видать, будет.
– Лариса так и не выбрала имя, – улыбнулась Инесса Павловна. – Правда, однажды она обмолвилась, что хотела бы назвать дочку Ирой, а сына – Ваней.
– Значит, скоро увидим Ирочку или Ванечку! – сказал Ларионов.
Они весело разошлись каждый по своей работе.
Ларионов сообщил Вере, что собирается в Москву в августе. Туманов через свои каналы предупредил его, что это будет самое подходящее время, потому что Сталин всегда был более благодушен летом, после курорта, так как не любил московскую зиму. Ларионов и не думал встречаться с самим Сталиным – о допуске к нему было бы странно помышлять. Но все знали, что ключевые, если не все, решения принимались всегда им лично.
Ларионов говорил, что однажды встретился с Берией на Кавказе. Навряд ли Берия помнил его: в то время Ларионов был юным рядовым. Берия произвел на него хорошее впечатление. Он казался энергичным и сообразительным человеком, который умел быстро принимать решения и организовать вокруг себя людей и процессы. Туманов обещал помочь Ларионову встретиться с Плинером, нынешним руководителем структуры ИТЛ. Ларионов же хотел получить аудиенцию с Лаврентием. Он не доверял ни Ежову, ни Плинеру – считал их опасными и аморальными людьми, сомневался в здравости их психики.
Ларионов планировал обсудить два важных вопроса. Во-первых, он готовил предложения по реструктуризации лагерей. Согласно его предложению в лагерях необходимо было пересмотреть режим и перевести бо́льшую часть контингента зэков на вольное поселение. Он был уверен, что в лагерях должна быть введена система поощрений, а не только наказаний, для повышения производительности труда. Разумеется, как таковая система поощрений и так уже существовала. Но она была основана на некорректных экономических моделях.
Решением мог быть перевод большинства людей в профильные отрасли (те, в которых заключенные трудились до арестов и посадок), где они проявили бы наибольшую эффективность и повлияли на рост ВВП [11]; и перевод большей части контингента на вольное поселение с предоставлением жилья и разрешением объединения с семьями без необходимости обеспечивать для них военизированную охрану, обходившуюся крайне дорого.
Кроме того, поскольку лагпункт Ларионова работал на «белого лебедя», он знал все беды ручного лесоповала. Всю зиму шла борьба с отморожением конечностей. Люди быстро выходили из строя. Ручная работа зимой в лесу не только не могла быть результативной, но была контрпродуктивной. Механизация все равно была неизбежна. Ручной труд не мог покрыть затраты на его обслуживание.
Ларионов в своих предложениях уповал на то, что Берия хотел увеличить производительность труда в концентрационных лагерях СССР. Но Ларионов знал, что это невозможно в условиях, в которых сейчас существовало большинство (если не все) лагерей. Нехватка еды, скудность рационов, отсутствие базовых условий для жизни и труда, непосильные нормы приводили только к трем результатам: симуляции, болезням и гибели людей. Поэтому Ларионов и был так уверен, что его предложение своевременно. Со слов Туманова Ларионов понимал, что Берия изучает экономические показатели системы ИТЛ. И судя по опыту собственного лагпункта, Ларионов предвидел, что итоги исследования будут весьма разочаровывающими. Следовательно, его предложения если не в полной мере, то частично могут быть взяты на вооружение. Это была возможность, которую Ларионов не смел упустить.
Во-вторых, Ларионов хотел прояснить ситуацию с собственным положением. Теперь он уже был совершенно уверен, что Туманов прав насчет его назначения начальником одного из самых неблагополучных лагпунктов. Ларионова устранили из системы карьерного роста, возможно, этим невольно спасая от гибели. Но он хотел реабилитироваться в собственных глазах и в глазах партии, так как знал наверняка, что за ним нет никаких провинностей.
Он понимал риски этого предприятия, но ждать больше был не в силах. Однако продумал стратегию, которую необходимо было инициировать в случае провала в Москве. Эту стратегию Ларионов никому не раскрывал, но понимал, что в определенный час он должен задействовать людей, которые бы реализовали этот план в случае, если он подаст сигнал или не вернется к ожидаемому сроку в лагпункт.
Еще в октябре Туманов обещал навести насчет дела Ларионова справки. И только в мае прислал весточку, в которой кратко сообщил, что по неизвестным ему причинам личное дело Ларионова засекречено и доступ к нему можно получить только через визу Ежова, а нынче, возможно, и через Берию.
Ларионов подумал, что в этой секретности кроется ключ к разгадке его назначения в ОЛП «Тайгинского леспромхоза». Он предполагал, что это как-то связано с семьей Веры, но, вспоминая детали событий, решил, что могло быть что-то еще, чего он не мог либо понять, либо вспомнить. Дело в том, что Ларионов не упомянул в автобиографии семью Веры. В его судьбе оставалось лишь два белых пятна: время до четырнадцати лет, которое он помнил смутно, и связь с одной женщиной, которую он помнить не хотел.
Ларионов не стремился обелить себя, но его снедали сомнения, сопряженные с его прошлым. Иногда он вспоминал странные моменты, которые никак не напоминали ему о жизни в деревне с родителями, как прогулка на лодке, о которой он некогда поведал Вере на даче. Ларионов решил навестить свою деревню, где не был с четырнадцати лет, по пути в Москву. Там должны были остаться какие-то люди, которые бы знали и помнили его родителей и его рождение.
Ларионов знал, что это стремление заглянуть в прошлое было теперь неслучайно. Вся его жизнь основывалась на вытеснении каких-то воспоминаний и переживаний. Встреча с Верой в лагпункте и то, как развивались события последних месяцев, сорвали с него старую кожу. Драма, разыгравшаяся между ним и Верой, уничтожила все его системы защиты и заставила его отвечать на многие болезненные вопросы: кем он был, как и зачем он жил. Эти вопросы мучили его всю жизнь, и в итоге их с Верой противостояния Ларионов начал на эти