Крымская война: история - Орландо Файджес
Помимо ключей от церкви в Вифлееме, французы заявили, что так же на основании договора от 1740 года, католики имеют право ремонтировать крышу Гроба Господня. Крыша была в состоянии требующем неотложного ремонта. Большая часть свинца на одной сторон была ободрана (греки и латиняне обвиняли в этом друг друга). Дождь попадал через крышу и птицы свободно летали по храму. По турецкому закону, тот кто владел крышей, тот владел и зданием. Поэтому право ремонтировать крышу яростно оспаривалось латинянами и греками на основании того, что это даст им в глазах турок статус законных покровителей Гроба Господня. В противовес французам Россия поддерживала встречные требования православных, взывая к Кючук-Кайнарджийскому договору 1774 года, подписанному турками после поражения от России в войне 1768–74 годов. По мнению русских Кючук-Кайнарджийский договор давал им право представлять интересы православных в Оттоманской империи. Это было далеко не так. Язык договора был двусмысленным и легко искажался переводами на другие языки (русские подписывали договор на русском и итальянском, а турки на турецком и итальянском и затем он был переведен русскими на французский с дипломатическими целями){13}. Но русское давление на Порту гарантировало, что французы не получает желаемого. Турки тянули и забалтывали тему примирительными знаками обеим сторонам.
Конфликт усугубился в мае 1851 года, когда Луи-Наполеон назначил своего близкого друга, маркиза Шарля де Ла Валетта послом в турецкой столице. Через два с половиной года после своего избрания президентом Франции Наполеон все еще боролся за утверждение власти над Национальным Собранием. Для усиления своей позиции он сделал серию уступок католическим силам: в 1849 году французские войска вернули Папу Римского в Рим после того как он был изгнан из Ватикана революционными толпами; и закон фаллу 1850 года открыл путь к увеличению количества школ управляемых католиками. Назначение Ла Валетта было другой важной уступкой клерикалам. Маркиз был ревностным католиком, ведущей фигурой в теневой «клерикальной партии» которая по общему мнению дергала за ниточки французской международной политики. Влияние этой клерикальной фракции было особенно сильно во французской политике относительно Святых Мест, где они занимали твердую позицию против православной угрозы. Ла Валетт вышел далеко за пределы своей роли, когда он занял должность посла. На пути в Константинополь он сделал незапланированную остановку в Риме, ради убеждения Папы поддержать французские притязания католиков в Святых Землях. По занятии должности посла в Константинополе он сделал агрессивный язык основным инструментом взаимодействия с Портой — тактика, как он объяснял, «заставить Султана и его министров испытывать ужас и капитулировать» перед французскими интересами. Католическая пресса поддерживала Ла Валетта, особенно влиятельный Journal des debats (Журнал дебатов), чей редактор был его близким другом. Ла Валетт, в свою очередь, кормил прессу цитатами, которые подогревали ситуацию и приводили царя Николая I в бешенство{14}.
В августе 1851 года французы сформировали совместную с турками комиссию для обсуждения проблемы религиозных прав. Комиссия тянулась и тянулась не делая никаких выводов, так как турки тщательно балансировали между греческими и латинскими требованиями. Перед тем как завершить свою работу, Ла Валетт провозгласил, что права латинян «четко установлены», обозначая отсутствие необходимости продолжать переговоры. Он говорил о том, что Франция «оправдана в применении крайних мер» для поддержания латинских прав и хвастался «превосходством французского флота в Средиземноморье» как средством обеспечения французских интересов.
Сомнительно то, что Ла Валетт получил одобрение Наполеона на такие явные угрозы войны. Наполеон не был особенно заинтересован в религии. Он не имел представления о деталях спора о Святых Землях и занимал пассивную позицию на Среднем Востоке. Но возможно и даже вероятно то, что Наполеон был доволен Ла Валеттом и его провоцированием кризиса с Россией. Он был рад использовать любую возможность разлада между тремя державами (Британией, Россией и Австрией), которые изолировали Францию с момента провозглашения Европейского концерта и «неприятных договоров» 1815 года, последовавших за поражением его дяди, Наполеона Бонапарта. Луи-Наполеон имел разумные основания для надежды на то, что новая система альянсов может появится из этого спора о Святых Землях: Австрия была католической, и её можно было убедить принять сторону Франции против православной России, тогда как Британия имела свои собственные имперские интересы на Ближнем Востоке, которые требовали защиты от России.
Что бы не было основанием, умышленно агрессивное поведение Ла Валетта привело царя в ярость, который предупредил султана, что любое признание латинских прав нарушил существующие договоры между Портой и Россией, и вынудит его разорвать дипломатические отношения с оттоманами. Этот неожиданный поворот событий встревожил Британию которая ранее побуждала Францию к достижению компромисса, но теперь должна была готовиться к возможности войны{15}.
До войны на самом деле еще оставалось два года, но когда она начнется она разожжет пожар, раздутый такими религиозными страстями, которые копились и искали выхода столетиями. Более чем для какой-либо другой силы, для Российской империи религия значила очень много. Царская система делила своих подданных по конфессиональному признаку; она понимала границы и международные обязательства почти полностью в терминах веры.
В фундаментальной идеологии царского государства, которая получила новый импульс от русского национализма в девятнадцатом веке, Москва была последней столицей православия, «третьим Римом», после захвата Константинополя, центра Византии, турками в 1453 году. Согласно этой идеологии, частью священной миссии России в мире было освобождение православных от исламской империи оттоманов и восстановление Константинополя как престола восточного христианства. Российская империя с момента основания олицетворяла собой православный крестовый поход. Начиная с победы над монголо-татарскими ханствами Казани и Астрахани в шестнадцатом веке до завоевания Крыма, Кавказа и Сибири в восемнадцатом и девятнадцатом веках, российская имперская идентичность на практике определялась противоборством между христианскими поселенцами и татарскими кочевниками евразийской степи. Эта религиозная граница всегда была важнее любой этнической в определении русского национального сознания: русский был православным и инородец был другой веры.
Религия была в центре русских войн с турками, которые в середине девятнадцатого века имели 10 миллионов православного населения (греков, болгар, албанцев, молдаван, валахов и сербов) на их европейской территории и примерно 3–4 миллиона христиан (армян, грузин и небольшое количество абхазцев) на Кавказе и в Анатолии{16}.
На северных границах Оттоманской империи защитная цепь крепостей протянулась от Белграда на Балканах до Карса на Кавказе. Это была