Крымская война: история - Орландо Файджес

их духовной родины. Идея Святой Руси не ограничивалась территориальными границами; это была империя православных со святыми местами раскиданными по всем землям восточного христианства и Церковью Гроба Господня как материнской церковью. «Палестина», писал один русский теолог в 1840-х годах, «это наша исконная земля, в пределах которой мы не признаем себя иностранцами»^{7}. Столетия паломничества заложили основу этого притязания, устанавливая связь между русской церковью и Святыми Местами (связанными с жизнью Христа в Вифлееме, Иерусалиме и Назарете), которую многие русские считали более приоритетной — фундамент более высокого духовного авторитета — чем временную и политическую власть оттоманов над Палестиной.

Ничего подобного не было среди католиков или протестантов, для которых Святые Места были объектами исторического интереса и романтической сентиментальности, нежели религиозного поклонения. Путешествующий писатель и историк Александр Кинглейк думал, что «самое похожее, что паломник латинской церкви мог бы предложить, часто было простым французским туристом с дневником, теорией и планом написать книгу». У европейских туристов возникала неприязнь из-за сильных страстей православных паломников, чьи странные ритуалы казались им «варварскими» или «унизительными предрассудками». Мартино отказалась посещать Гроб Господень в Страстную Пятницу и наблюдать омовение ног паломников. «Я не могла быть свидетелем этого маскарада, проводимого в честь христианства», она написала, «сравнение с самым низким фетишизмом на берегах африканской реки не было бы обидным». По этой же причине она не пошла на церемонию нисхождения Благодатного Огня в Святую Субботу, когда тысячи православных втиснулись в Базилику Воскресения Христова, чтобы зажечь свои факелы от чудесного пламени, которое появляется из Гроба Господня. Соперничающие группы православных греков, болгар, молдаван, сербов и русских толкали друг друга, чтобы зажечь свои факелы первыми; начинались драки; были случаи когда верующих задавливали до смерти или они задыхались от дыма. Барон Керзон, который наблюдал эту сцену в 1834 году, описывал церемонию как «сцену беспорядка и опошления», в которой паломники, «почти голые, танцевали с неистовой жестикуляцией, крича, вопя, будто бы они были одержимы»^{8}.

Едва ли удивительно, что унитарианка Мартино или англиканин Керзон настолько враждебно относились к таким обрядам: демонстрация религиозного чувства уже давно была изгнана из протестантской церкви. Как и многие другие туристы в Святой Земле, они ощущали, что у них меньше общего с православными паломниками, чье буйное поведение казалось едва ли христианским, нежели с более светскими мусульманами, чья строгая сдержанность и достоинство, их уединенные формы тихой молитвы вызывали больше взаимопонимания. Подобное отношение будет влиять на формирование западной политики по отношению к России в дипломатических спорах о Святой Земле, которые в конечном итоге приведут к Крымской войне.

Не подозревающие и равнодушные к важности Святой Земли для русской духовной идентичности, европейские комментаторы видели там лишь только растущую русскую угрозу интересам западных церквей. В начале 1840-х Янг, теперь Британский консул, шлет в Министерство иностранных дел регулярные отчеты о постоянном росте количества «русских агентов» в Иерусалиме — и их целью, по его мнению, является подготовка к «русскому завоеванию Святой Земли» при помощи поддержки паломников, скупки земель под православные церкви и монастыри. Определенно это был период когда русская духовная миссия оказывала влияние на греческую, армянскую и арабскую православные общины через финансирование церквей, школ и гостиниц в Палестине и Сирии (Министерство иностранных дел в Санкт-Петербурге противилось этой деятельности, правильно полагая, что она может порождать антагонизм в западных державах). Отчеты Янга о российских завоевательных планах становились все более истеричными. «Паломники из России открыто говорят, что близко время когда эта страна перейдет под российское управление», писал он Палмерстону в 1840 году. «Русские на Пасху могут вооружить за одну ночь 10 000 паломников в стенах Иерусалима. Монастыри в городе просторны и за небольшие деньги могут быть превращены в крепости.» Британские опасения из-за «русского плана» придавали ускорение англиканским инициативам, приведшим в конце концов к основанию в Иерусалиме первой англиканской церкви в 1845 году^{9}.

И тем не менее французы были больше других озабочены растущим русским присутствием в Святой Земле. По мнению французских католиков, Франция обладала долгой исторической связью с Палестиной, происходящую со времен Крестовых походов. По французскому католическому мнению, это давало Франции, «первой католической нации» Европы, особую миссию по защите веры в Святой Земле, несмотря на заметный спад латинского паломничества в последние годы. «Там у нас есть наследие, которое мы должны сберегать, интерес, который мы должны защищать», заявляла провинциальная католическая пресса. «Пройдут века, прежде чем Россия прольет лишь часть крови, пролитой Францией в Крестовых походах за Святые Места. Русские не принимали участия в Крестовых походах… Первенство Франции среди христианских наций на Востоке настолько велико, что турки называют христианскую Европу Франкистаном, страной французов»^{10}.

Для противодействия растущему русскому присутствую и цементированию свой роли в качестве главного защитника католиков в Палестине французы открыли консульство в Иерусалиме в 1843 году (и возмущенная мусульманская толпа, враждебно настроенная к влиянию западных держав, скоро сорвала безбожный триколор с флагштока). Французский консул начал появляться на латинских службах у Гроба Господня и в Базилике Рождества Христова одетый по полной форме и с многочисленной свитой официальных лиц. На рождественскую полночную службу в Вифлееме его сопровождал отряд пехоты, выделенный Мехмет-пашой, но оплаченный Францией^{11}.

Схватки между латинянами и православными в Базилике Рождества Христова случались так же часто как и у Гроба Господня. Годами они спорили о том, должны ли латинские монахи обладать ключами от основной церкви (которая была во владении греков) для того, чтобы они могли пройти через неё к приделу Яслей, который принадлежал католикам; или должны ли они владеть ключом от пещеры Рождества, древней пещеры под церковью, которая считалась местом рождения Христа; и можно ли им установить на мраморный пол в пещере, на предполагаемое место рождения, серебряную звезду, украшенную гербом Франции и надписью на латыни «Здесь был рожден Иисус Христос от девы Марии». Звезда была помещена туда французами в восемнадцатом веке, но греки терпеть её не могли как «символ завоевания». В 1847 году звезду украли. Инструменты использованные для того, чтобы извлечь звезды из мраморного пола были брошены на месте преступления. Латиняне немедленно обвинили греков в этом преступлении. Совсем недавно греки построили стену, чтобы перекрыть латинянам доступ в пещеру и это закончилось шумной ссорой между латинскими и греческими священниками. После пропажи серебряной звезды французы подали дипломатический протест к Порте, Оттоманскому правительству в Константинополе, цитируя условия давно позабытого договора 1740 года, который, по их заявлению, обеспечивал права католиков на пещеру Рождества