Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

Мария повела пальцем по стене, посмотрела на палец.

– После лифта мы повернули… в синий коридор, так?

– Так.

– Значит, промазали уровнем. Проскочили ниже. Кто это понастроил, никакой системы… Или уровнем выше.

Мария пнула стену. У синхронных физиков собственные представления об устройстве помещений.

– Мы идем по коридору полчаса. – Мария привалилась к стене. – Это километра полтора, не меньше… И никуда не вышли, и вообще никаких выходов…

Все-таки не полчаса, меньше.

Мария опустилась на пол.

– Это может быть кольцевой коридор, – предположил я. – Мы случайно свернули… Где-то. Из-за расстояния мы не замечаем кривизны и ходим по кругу. Обычное дело, в тайге такое часто случается…

Я сел рядом с Марией. Не устал, не хотел нависать.

– Мы не в тайге, – сказала Мария. – Зачем здесь кольцевой коридор?

– Да кто их знает? Ошибка проектирования. У меня знакомый на Марсе работал, там по ошибке строительные боты построили восемнадцать жилых блоков. Здания по шесть подземных уровней – с окнами, но без лестниц. Так что и здесь вполне может быть… построенный по ошибке кольцевой коридор – комплекс-то огромный. Мы не видим кривизны, но на самом деле бежим по кругу.

У Марии шишка, у меня нож, шишка и нож, я стал размышлять – находились ли они в карманах изначально или возникли после?

– Могу поспорить, это Уистлер. Это он.

– Что он? – не понял я.

– Все подстроил. Просчитал, что мы обязательно пойдем к актуатору, это не сложно предвидеть… И приготовил сюрприз, напихал в карманы шишек и пуговиц… то есть ножик… Я тебе рассказывала про своего брата, он служил «призраком»? Тут наверняка есть такой же… дежурный призрак, ходит, по лестницам, пугает несведущих… Какой-нибудь…

Астерий.

– Шуйцев! – вспомнила Мария.

– Шуйский, – поправил я.

– Шуйский. Кстати, ты заметил, что и Шуйский, и Штайнер на одну букву?

Я быстренько взглянул – Мария это серьезно или тоже решила меня разыграть?

– И что? – спросил я.

– Синхроничность, – прошептала Мария. – Это… это, вероятно, она.

– Нисколько, – возразил я. – Фамилии на «Ш» – одни из самых распространенных в мире. Шмидт, например. Так что это даже не совпадение. Тебе не кажется, что мы заблудились?

Мария поглядела в сторону, откуда мы пришли.

– Разве можно здесь заблудиться? Как можно заблудиться в коридоре?

Письма.

Иногда участники группы Кирилла летели в Новый Южный Уэльс и беседовали с женщиной, сорок лет проработавшей в лаборатории точных измерений. Никакими выдающимися качествами женщина не обладала, всю жизнь изучала сверхтекучесть, была оптимисткой, но однажды сломала руку, профессора В. интересовали обстоятельства этого происшествия.

Иногда они летели в Буэнос-Айрес, чтобы пообщаться со старым маркшейдером, работавшим на трех самых глубоких шахтах Западного полушария. Это был последний маркшейдер в мире, шахты закрыли много лет назад, а само искусство заглохло за ненадобностью, однако седобородый мастер упорно хранил его сокровенные секреты. Кроме определения горных качеств, мастер обладал непостижимым умением находить направление под землей, спустившись в одну из шахт, он без труда и положенных приспособлений мог проложить путь к другой шахте, выработки которой находились на расстоянии трех километров. Впрочем, эти умения не интересовали профессора В., вместо секретов землехождения он расспрашивал старика о том, при каких обстоятельствах двадцать лет назад маркшейдер встретил на одной из миланских улиц мотоциклиста в красном шарфе.

У каждого участника группы профессора В. имелись и индивидуальные уроки, например, Кирилл на протяжении двух лет занимался описанием тернистого пути труппы театра «Фанабасис», тщательно фиксируя как творческие удачи, так и нередкие, чего уж говорить, провалы. «Фанабасис» был академической труппой, специализирующейся на испанской классике, расправившей плечи после Реконкисты, они ставили Кальдерона, де Вегу, порою Сервантеса, изредка Аларкона. Это было нелегкое задание – Кирилл, выросший в семье потомственных визеров, очень быстро невзлюбил труппу «Фанабасис». Труппа, по мнению Кирилла, морочила голову зрителям, не имела ни вкуса, ни меры, ни старания, ни внятной стройной концепции, художественный руководитель труппы превращал все постановки в откровенный фарс и гиньоль, а актеры подменяли способности громким голосом и отчаянной жестикуляцией, в моменты голоса и жестикуляции Кирилл громко вздыхал, свистел и смеялся. «Фанабасис» ответил Кириллу взаимностью, мнительные лицедеи быстро заметили его присутствие на каждом представлении и совершали в направлении Кирилла раблезианские жесты, распространяли возмутительные слухи.

Что может означать шишка, что символизирует нож?

Подруга Кирилла, аспирантка Ильина, любимая ученица профессора В., составляла всемирный яблочный атлас, от времени первой селекции до наших дней, лично встречалась с генетиками и садоводами, выяснила, что через несколько сотен лет после взрывного роста сортов началось сокращение, человечество наелось яблок и стало довольствоваться всего несколькими стандартными вкусами; тем самым изобилие сортов привело в итоге к их резкому сокращению.

Кирилл не понимал, какой смысл в их деятельности, в скрупулезной привязке к местности железнодорожных карт трехсотлетней давности, в составлении графиков опозданий рейсовых звездолетов, в систематизации случаев наблюдения островов из плавучих водорослей.

Большинство студентов считали задания профессора элементами грандиозного проекта, целью которого было составление актуальной антропологической матрицы, некоего среза современного общества, составленного из случайных индивидуальных треков.

Некоторые студенты предполагали, что объект интереса профессора В. есть точки Хогбена, мифические зоны пересечения меридианов и параллелей бытия, что «письма» есть не письма как таковые, но вести, подсказки, что посылает ждущим милостивый универсум.

Аспирантка Ильина, которая увлеклась агрокультурой, утверждала, что все задания профессора, напротив, – социальный эксперимент, абсурд-тест. Наше общество за последние столетия отвыкло от абсурда, он ушел из жизни, он незнаком широким массам, и вот профессор В. решил изучить механизмы вторжения абсурда в ткань реальности, реакцию свидетелей и участников. Антропология, не более.

Аспирант Тегу выдвинул версию отбора, по мнению Кирилла, весьма бестолковую. Якобы истинную суть исследований профессор намеревался открыть лишь одному участнику, тому, кто останется, последнему, самому терпеливому, преданному и верному. Именно его профессор сделал бы своим истинным наследником и впоследствии передал бы ему свои научные секреты, как раньше. Как прежде, когда умирающий шаман вскрывал костяным ножом яремную вену и давал из нее напиться самому способному ученику, передавал ему свой дар, свой век, свое проклятие.

Хлеб антропологии.

Кирилл, отчего-то живо представлявший эту картину, сомневался, стоит ли ему становиться лучшим учеником.

Поначалу Кирилл, как и прочие, сомневался в смысле и назначении уроков профессора, однако постепенно он с испугом начал замечать, как через череду нелепых упражнений все отчетливее проступают острые ребра иного. Самым неприятным было то, что Кирилл осознавал, как постепенно утрачивает ясное понимание границ и не всегда может отличить – действительно ли он видит это иное или смирившееся сознание услужливо дополняет окружающий мир.

В промежутках между экспедициями Кирилл усердно писал хронику труппы «Фанабасис», работа продвигалась, несмотря на то что актеры труппы «Фанабасис» вели себя все безобразнее и безобразнее. Кириллу казалось, что паяцы сговорились и нарочно изводят его, настраивают против него зрителей, что зрители приходят в театр не для того, чтобы увидеть представление, а для наблюдения за Кириллом. Весь репертуар был коварно трансформирован таким образом, что центром спектакля становился именно Кирилл. К нему никто не обращался, не пытался вовлечь в действо, его словно не было, Кирилл не выдерживал, вскакивал с места и выбегал из зала, и это не вызывало никакой реакции, спектакль продолжался, Кириллу же казалось, что весь зал смотрит на него с определенным посылом. На премьере «Книги непогоды» он не выдержал и выскочил на сцену, устроил потасовку и скандал и был вынужден оставить «Фанабасис». К несчастью, не успев по-настоящему отойти от театральных потрясений, он с остальной группой отправился в Патагонию.