Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

Уистлер приставил большие пальцы к вискам, надавил, кожа вокруг побелела.

– Тупик… Nusquam currere. Я был на всех девяти обжитых мирах и на двенадцати из разведанных, и везде чувствовал себя как дома. Я ненавижу это чувство. Ненавижу.

Уистлер надавил пальцами еще сильнее, мне почудилось, что я услышал, как затрещали височные кости, почудилось.

– Именно поэтому нам критически важна бесконечность… Мне важна бесконечность! Ойкумена со своим, в сущности, огороженным небом – это теплый загон для наших душ и разума. Ясли. Кораль. Ян, помнишь, что случилось, когда люди окончательно осознали, что на химических ракетах далеко не улететь? Когда они поняли, что прикованы к Солнечной системе формулой Эйнштейна?

– Искушение разломать колыбель, – сказал я.

– Верно! Но не искушение, искушение – это всегда извне, тихий вкрадчивый шепот… Не искушение, потребность. Необходимость. У меня такая необходимость возникает всякий раз, как я возвращаюсь на Землю. Там все всем довольны. Все, кто сомневался и мечтал, давно отправились к звездам, на Земле остались гармоничные люди, живущие гармоничной жизнью! Они чрезвычайно заняты – вокруг ведь столько дел! Мой двоюродный брат одержим идеей колоризации воробьиных, ты можешь такое представить?

– Что?

Я не очень расслышал, Уистлер повторил.

– Колоризация воробьев, – четко артикулируя, повторил Уистлер. – Колоризация воробьев, именно так. Он всю жизнь изучал птиц и пришел к выводу, что воробьям, равно как и прочим жителям планеты, будет гораздо лучше в цвете. Другой ищет хребет Прометея, да ты сам знаешь таких, ты же спасатель… Они красят воробьев и раскапывают Атлантиду! Перед ними космос – лети куда хочешь, мириады звезд! Но им интересны судьбы попугаев и древние камни… Мельница мелет, ты не видел Барсика?

Уистлер перестал смотреть в условный угол.

– Нет, – ответил я.

– Убежал. Опять… Даже роботам хочется бежать…

Уистлер усмехнулся.

– Вот так. Это прозвучит несколько высокопарно, но синхронная физика – последняя надежда человечества. Мы или проснемся, или… Или вернемся обратно, в мягкие лапы Терры.

– В каком смысле? – не понял я.

– Ты, наверное, знаешь, что разведка экзопланет в автоматическом режиме практически невозможна? Новые колониальные миры не осваиваются, старые не развиваются, экспансия практически остановлена… Мы растянули границы нашего чулана на сотни световых лет… но так из него и не выбрались, плесень, старые тряпки, выпь, немного оранжевых воробьев… «Тощий дрозд», «Тщетный мангуст», «Хромая белка»…

С утра Уистлер был саркастичен, отчасти зол, энергичен.

Мышь Ахиллеса.

– Белка сплела себе клетку просторнее, резвый рататоск разжирел и больше не рвется в свой вольный лес… А я должен работать, я прилетел сюда работать, что-нибудь сделать… А вместо этого я шатаюсь по коридорам, то и дело произношу дурацкие речи и сплю между книжными эверестами… Надо поговорить со Штайнером, подозреваю, что он позабыл подлинное назначение синхронной физики…

Как-то раз в семь лет брат попытался объяснить принципы синхронной физики, дал мне лист бумаги, карандаш и велел идти к ручью, к синему камню, сесть на него и записать пять слов, что придут в голову. Я послушно отправился к камню, сел на него, немного подумал и записал пять требуемых слов. Через десять минут пришел брат и сравнил мои пять слов со своими.

Спица. Осел. Кирпич. Шарнир. Устье.

Это то, что записал брат.

Камень. Камень. Камень. Камень. Камень.

Это записал я.

Брат рассердился и сказал, что такого дурня, как я, исправить может только фермент LC, тройная доза, а лучше сразу канистра, впрыснуть непосредственно в мозг. Что я питекантроп, рудимент прошлого, из-за таких, как я, человечество тысячи лет не могло выбраться из пещер, да и сейчас такие, как я, все тормозят и портят. Хотя, как по мне, брат сам виноват – как можно сидеть на синем камне и не думать про синий камень? И потом, он не сказал, что записывать следует разные слова.

Так или иначе, синхронизации у нас не получилось, а вечером брат пожаловался отцу на мое остолопство, и отец отметил, что я, между прочим, отчасти прав – условия опыта были негодными, а если условия не подготовлены, рассчитывать на успех по крайней мере наивно.

Во‐первых, пять слов – мало, для опыта требуется не менее сотни, лишь в этом случае можно статистически оценивать результаты.

Во‐вторых, участники опыта не должны быть знакомы и не должны ничего знать друг о друге, в противном случае нельзя гарантировать чистоту not exconscious transmission, неоспоримо.

В‐третьих, случаи синхроничности весьма редко отмечаются среди детей и подростков, этому, кстати, посвящено отдельное размышление.

В‐четвертых, объяснить суть синхронной физики можно гораздо проще, беги сомнительной сложности, оставайся прост.

Отец снова послал меня к синему камню.

Я терпеливо просидел на нем до вечера, в сумерках пришел брат и объявил, что я напрасно тут, отца давно вызвали на службу. Я спросил, зачем я тогда на этом камне три часа проветривался, а брат ответил, что отец попросил меня не беспокоить его. Чтобы я посидел и хорошенько подумал, почему я такой необратимый кретин. Думаю, это была неправда, брат нарочно так сказал.

– Кажется, я постепенно начинаю понимать, – сказал Уистлер. – Я приблизился к осознанию ошибки на двести верных локтей, на расстояние полета стрелы… Бессмысленно бороться с пространством, это по крайней мере самонадеянно… нелепо, это как бороться с собой… Есть иной путь… Трансформация. Изменение свойств, Великое Смещение… Надо строить не машину, которая позволит нам прыгать мегапарсеками, нам нужна машина, способная преобразовывать законы природы…

Скорее всего, отец просто забыл.

– И для этого нужен фермент LC? – спросил я.

Уистлер присел на край кресла, стал ощупывать руку.

– Вероятно… То есть, я убежден… Уверен… Видишь ли, наивная публика считает фермент LC катализатором когнитивных способностей, ментальным усилителем, это не так. Мозг нельзя ускорить и нельзя усилить, это известно давно. Да, реально несколько улучшить связь между сознанием и интеллектом, поднять нейронную проводимость, но это не даст никаких заметных прорывов, кроме увеличения работоспособности. Нет, LC – это другое…

Другое.

Бумага, я не удержался и потрогал, на ощупь стена номера действительно была бумажной, мягкие стены, я вдруг представил, что Институт склеен из папье-маше, новые строительные технологии.

– «Жидкая свеча» стала побочным эффектом протокола «Лазарь», – сказал Уистлер. – Программа активного долголетия, ты, наверное, слышал. Требовался препарат, избирательно отключавший определенные цепочки, отвечающие за деление и обновление клеток, в принципе, ничего сложного, на примитивном уровне такое умели делать еще триста лет назад. После введения препарата процессы старения ощутимо замедлялись, эффект был налицо, но почти в ста процентах случаев развивался некий весьма грозный синдром…

Уистлер ощупывал левую руку.

– Это отдаленно напоминало иммунный ответ. В организме начиналась выработка антител, которые, в свою очередь, провоцировали ретромутации… Синдром пытались лечить, старались обратить деградацию хирургически… Я видел последних больных, это жуткое зрелище…

Уистлер ощупывал руку.

– Собственно, вещество, выделенное из антител, и получило название «жидкая свеча». И, повторюсь, это никакой не ускоритель и не усилитель, это…

Барсик опять сбежал.

– Куда же запропастился этот безмозглый кот?..

Барсик мог заблудиться. Потеряться в лестницах и коридорах. Сбой в обонянии. Сбой в системе ориентации.

– Фермент LC – это отчуждение… возможность взглянуть на мир… скажем так, посторонними… нечеловеческими глазами.

Множеством нечеловеческих глаз.

Уистлер перестал мять руку и широко зевнул, кажется, по-настоящему спать хотел.

– Ладно, пойду искать кота. В конце концов, жизнь – это поиск. Советую тебе, Ян, тоже что-нибудь поискать, порой поиски успокаивают, открывают глаза… то есть я хотел сказать…