Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

Вот я и участвую в Большом Жюри. И ничего страшного не произошло. Немного неуютно – темы, о которых рассуждали коллеги, были от меня далеки, с другой стороны, этого непонимания стеснялся исключительно я – и это мне нравилось. Все в порядке.

Я двинулся вдоль стены и увидел «Тощего Дрозда». Он висел рядом, расплывчато поблескивая золотистой чешуей, похожий… На что-то он был похож… Я видел это много раз, но сейчас не мог вспомнить, образ ускользал, восемь векторов, похоже, они и для меня не прошли даром, не на карпа…

Брякнуло стекло, я оглянулся. Сифон лежал на полу. Кассини спал. Вытянув ноги, опустив подбородок на грудь, чуть прихрапывая.

Я приблизился к столу.

Я не знал, что делать, дурацкая ситуация. Будить неприлично, к тому же Кассини запомнит, что я видел его спящим, и станет относиться ко мне по-другому. А если не будить… Если у него бессонница, а тут сон навалился, так он тут сутки проспать может, а мне что делать, все эти сутки рядом сидеть?

Тогда я пошел по самому разумному пути – потихоньку покинул конференц-зал. Как Шуйский. Пусть Кассини отоспится, может, немного успокоится.

Самому спать не хотелось, я решил все-таки навестить Марию, меня волновало состояние ее здоровья.

Медчасть всегда располагается внизу, я спустился в безразмерный холл первого уровня и…

Куда?

Я вспомнил – в столовой располагалась стойка с путеводителями по Институту, если сбегать в столовую…

Если из лифта, то направо. Я ясно увидел, что медчасть справа, откуда-то я знал, где медчасть, и двинулся туда. Я шагал по гладкому полу, поглядывая на отражение в потолке, на отражение в полу, я словно скользил над звездами, сияющими под ногами. Чем-то похоже на Путорану, если холода начинались резко, в одну ночь, то реки замерзали разом, лед получался прозрачный, чистый, глубокий, без пузырей и трещин, такой лед держался несколько дней, когда ты шел по нему, казалось, что скользишь над пустотой.

Что-то блестело на полу, я остановился и обнаружил кусок завязанной в узел медной проволоки.

– Убит!

Уистлер ткнул пальцем мне в шею.

Уистлер все-таки выдающийся человек, не заметил, как он подкрался, даже Хромой ко мне подкрасться не мог. И откуда… Скорее всего, неслышно шагал следом.

Я подобрал проволоку.

– Старые методы – самые надежные! – с удовольствием сказал Уистлер. – Никто не может устоять, архетипы проросли гораздо глубже, чем кажется нам. В медчасть направляешься?

– Да…

– Понятно. Ты, похоже, действительно хороший егерь.

– Я не егерь, егерей сейчас нет.

– Ну все равно, искатель, спасатель, как там… Ты, кстати, сам когда-нибудь терялся? В лесу или в горах? В пустыне?

– Нет.

– Почему? Всегда не мог понять, как можно не теряться в лесу, там же все одинаковое? Шестое чувство?

– Не знаю… Ощущение солнца. Когда солнце есть, ты видишь, где оно, когда солнце в облаках, ты знаешь, где оно.

Как деревянная утка счастья.

– Я примерно так себе это и представлял. Многие… из наших… то есть синхронисты, изучали подобное, опыты проводили… Как там Кассини? Рыдал и буйствовал?

– Немного. В основном буйствовал.

– Ничего, пусть буйствует, – улыбнулся Уистлер. – Когда прилетят остальные, ему не до буйств будет… Я нарочно сегодня не пришел, не хотел с ним встречаться, пусть пар спустит… Когда следующее заседание?

– Не знаю…

Уистлер пребывал в явно приподнятом расположении духа.

– Чудесно! А что предлагал Кассини? Свернуть исследования, а мне выписать смирительную рубашку?

Уистлер был в тяжелых глубинных ботинках. Как недавний водолаз в терминале Лунной базы.

– Примерно. Ругался, что средств потрачено много, а результатов нет.

– Холодный синтез пытались запустить сотни раз, – парировал Уистлер. – Сотни раз в разных странах и примерно с одним результатом. С отрицательным. Реакторы становились все больше, энергии все выше, аварии – разрушительнее… А потом появился Энслин. Который, если ты не забыл, собрал реактор в эллинге ховера. Так что рубашку мы выпишем самому Кассини, он давно похож на умалишенного… А ты к Маше, наверное? Она не в настроении, так что не советую.

– А что…

– Сосуды полопались, – объявил Уистлер. – Синяк пожелтел. Думаю, через пару дней все поправится, а пока… Не хочет никого видеть. Может, Барсика ей послать? Они успокаивают… Барсика надо найти, он что-то своевольничает, вероятно, из-за полярного дня.

Что теперь делать? Собирался к Марии, но если она не хочет… Наверное, в столовую.

– Пойдем позавтракаем, – предложил Уистлер. – Доктор Уэзерс советует легкоусваиваемую диету, побольше зелени и сыра… Столовая у нас…

Я указал.

– Точно. А я до сих пор путаюсь…

Направились в столовую.

– А почему не уходит «Тощий дрозд»? – спросил я. – Что с ним?

– Навигационные контуры, – ответил Уистлер. – Их тестируют – это длительная процедура. А потом, мы еще не выгрузили трюмы. Так что на недельку ему придется задержаться… Или дольше. Инженер трюма провалился в прорубь, теперь все придется делать самим… Так что «Дрозд» еще подождет…

– Я видел царапину на борту… – указал я. – Борозду. Может, из-за этого?

– Ян, ты наивный человек, в мире таких почти не осталось… – Уистлер посмотрел на меня с сочувствием. – Царапина… Это нарочная царапина, декоративная… Развлекательная. Людям нравится рассказывать истории о том, что в подпространстве они наткнулись на метеорит или что их пытался схватить… Кто там у нас в подпространстве? Кецалькоатль? Тиамат? Левиафан?

– Харибда.

– Во‐во, она. – Уистлер закурил. – И сестра ейная Скилла. Не следует недооценивать карнавальности текущего бытия, Ян, все как всегда, все как обычно… Слушай, у меня от этого полярного дня в глазах малиновые мухи…

«Тощий дрозд» похож на блесну, вспомнил я.

Поток

– Предлагаю слегка осмотреться, – сказала Мария с утра.

Я намеревался спуститься в столовую, в меню были оладьи с яблочным вареньем и универсальная каша, но Мария перехватила меня у лифта.

– Предлагаю прогуляться к актуатору, – она махнула рукой в сторону запада.

Мария была настроена решительно и выглядела хорошо, синяка на лице не осталось, кровь разошлась от глаз, и Мария почти не отличалась от той, которую я встретил в терминале Лунной базы.

– Сейчас?

– Почему нет? Лучше с утра, потом у меня книги. Огромный объем работы, я такого, честно говоря, не ожидала, все свалено вдоль стен, все кое-как… Собирайся, Ян.

– Не знаю… Штайнер обещал проводить к Объему послезавтра, объяснить…

Директор филиала Штайнер заглядывал вечером, вчера. Ходил по номеру, зевал, хрустел пальцами и хмурился, уверял, что члены Большого Жюри вот-вот прибудут, во всяком случае, половина точно. И уже тогда он проведет всех собравшихся по зданию Института и все покажет. Говорил, что не разделяет надежды Уистлера на фермент LC, а опасения Кассини, напротив, разделяет, от фермента LC хорошего ожидать не стоит, спросил, как я себя чувствую.

– Самим интереснее. – Мария вызвала лифт, шагнула в кабину, я за ней.

– А ты знаешь, куда идти? Это ведь самое большое здание…

Во всех колониальных мирах.

Я сказал Штайнеру, что чувствую себя неплохо.

– Ян, это здание проектировали синхронные физики. Куда бы ты ни шел, выйдешь к актуатору. Если хочешь, можем провести эксперимент…

Пока мы поднимались на двадцать восьмой уровень, Мария объясняла, почему лучше сходить к актуатору самим. Штайнер, как любой ответственный руководитель, поведет туда, где есть чем похвастать, и непременно начнет привирать, а она, как всякий уважающий свою профессию библиотекарь, предпочитает составлять независимое мнение. К тому же Штайнер слишком занят, скорее всего, он предложил проводить нас до актуатора из административной вежливости, послезавтра у него найдется миллион неотложнейших дел, так что лучше не терять времени и взять дело осмотра Объема в свои руки. А чтобы не заблудиться, она прихватила в столовой путеводитель.