Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

Однако я всех оповестил, что с новыми поступлениями работать опасно, лучше их даже в руки не брать, так что в цене оказались анаболики, выпущенные в 2003–2007 годах, они стали пользоваться повышенным спросом, хотя срок их хранения давно истёк. Но срок хранения особого значения не имеет, синтетические анаболики, в отличие от природного и капризного тестостерона, — невероятно стойкие соединения, с ними ничего не происходит десять или даже двадцать лет при хранении в сухом прохладном месте, в темноте. Однажды, очень давно, в начале 1990-х, Виталий Семёнов копался в своих холодильниках — он вечно что-то прятал в разных местах, забывал, в каких, находил, перепрятывал, потом снова забывал. И вот как-то раз он отыскал старые банки с мочой, оставшиеся со времен Олимпийских игр в Москве, то есть прошло уже больше десяти лет. Крышки давно заржавели, моча стала тёмно-коричневая, как морилка для дуба, и сверху плавал кружок сероватой плесени. Обычный вид очень старой мочи.

Держа банку двумя пальцами сверху, Виталий осторожно повертел её перед глазами и сказал, что это моча олимпийского чемпиона 1980 года, с армянской фамилией, их тогда было столько, что всех и не упомнишь, — и попросил меня посмотреть, был ли у него станозолол. В то далёкое время станозолол не определялся — и армянам верили на слово. Эксперименты я люблю, пробу сразу проанализировал — все метаболиты станозолола и метандростенолона были на месте, торчали чётко и прекрасно, ничего за десять лет с ними не сделалось.

Ещё в марте мы впервые официально дали положительные пробы на эритропоэтин, сначала в лёгкой атлетике, затем в триатлоне, нельзя же полтора года официально делать пробы на ЭПО и ничего не находить. На самом деле положительные пробы на ЭПО у нас были, но так получалось, что одних трогать нельзя, другие идут на экспериментальной программе, а остальные чьи-то хорошие друзья или родственники. Бог с ними со всеми, пусть живут, главное, что у нас был замечательный прогресс в определении новых видов ЭПО, мы собрали и проанализировали штук двадцать разных препаратов, включая поддельные и модифицированные.

Картина в зимних видах спорта прояснилась.

По сей день я не знаю, кто разработал реакции модифицирования эритропоэтина, например десиалирование, позволявшие получать Кардиопротектор и особенно Ретикулопоэтин, не определявшиеся по вадовской методике. Ведь для того, чтобы подобрать условия проведения реакции, необходимо было контролировать распределение изоформ в конечном продукте с применением методики, имевшейся только в лабораториях допингового контроля. Французский метод определения изоформ ЭПО с применением гель-электрофореза с двойной фокусировкой и двойным блоттингом был невероятно сложный. С большим трудом этим методом овладели лишь несколько лабораторий, но одна из них — с очевидной целью научиться обходить новую методику и защитить своих спортсменов — стала заниматься такими «исследованиями». И я догадываюсь, какая именно. И сразу второй вопрос: кто передал российским химикам, группе Петушкова или Кошечкина, сведения об условиях проведения реакции? И в обмен на что? Как они договорились? Там не было денежных расчётов, это примитив, там была общность чьих-то интересов…

В 2009 году ЮСАДА проводила ежегодный симпозиум в Ванкувере, в Канаде; тема презентаций и обсуждений была очень интересной: «Определение искусственного увеличения переноса кислорода». Я доложил наши результаты по исследованию образцов эритропоэтина, имевших хождение на территории России, это была важная информация накануне зимних Игр в Ванкувере. В мае 2010 года были изменены критерии идентификации ЭПО, в силу вступил новый Технический документ ВАДА, и утомивший всех Кардиопротектор перестал быть неопределяемым, однако Ретикулопоэтин оставался неуловимым до 2014 года. Результаты наших исследований так и не были опубликованы, я не решился на это: все обсуждаемые проблемы и материалы исследования имели российское происхождение.

На симпозиуме в Ванкувере обсудили окончательную версию Технического документа по сбору и анализу крови по программе «Биологический паспорт спортсмена». Девять лабораторий, из которых только шесть были вадовскими, с будущего года получили право проводить анализы крови. Нас в списке не было, да и быть не могло — мы даже прибора своего не имели! Терпеть не могу отставания, поэтому, вернувшись в Москву, срочно согласовал в министерстве покупку анализатора крови Sysmex XT-2000i за счёт ФГУП «Антидопинговый центр», то есть за наши кровные лабораторные деньги. Но с будущего года пойдут серийные анализы крови, за них нам будут платить, и покупка Sysmex постепенно окупится. Оставалась проблема со стандартами крови для калибровки анализатора, их рассылку строго контролировало ВАДА, и в списке получателей нас не было. Но большое спасибо лозаннской лаборатории — они с нами делились калибровочными образцами. Правда, мне приходилось специально летать за ними в Швейцарию и привозить буквально в кармане. Переслать образцы крови через российскую границу, то есть получить разрешение на ввоз и успеть растаможить, пока кровь окончательно не испортилась, — это было из области фантастики, проще и дешевле было самому слетать в Лозанну.

Сюрпризом года стало получение гранта ВАДА — нам выдали 200 тысяч долларов на двухлетнее исследование допинговых соединений с применением орбитальной масс-спектрометрии. Результаты наших пилотных разработок мы опубликовали в журнале масс-спектрометрии, и сразу все лаборатории стали мечтать об орбитальной ионной ловушке. Наши разработки стали основой для новых методик, внедрённых в 2012 году в олимпийской лаборатории. Там стояли орбитальные ловушки новой серии Exactive, компактные и настольные.

Тем временем мы совместно с Кёльном исследовали новые препараты, изучали метаболизм САРМов — селективных модуляторов андрогенных рецепторов, два из них — андарин и остарин — уже были на подходе. Ещё появились совершенно новые соединения, например GW 1516, мы его называли гэвешкой, — дельта-агонист пролиферации пероксисом (читать лекцию про эти агонисты здесь не к месту). Кёльнские коллеги обладали большим опытом и потенциалом для встречного синтеза новых метаболитов, имели доступ к новым приборам — многие фирмы, производители оборудования, считали за честь поставить свои приборы на апробацию в Кёльн.

Самостоятельно и тайком от всех мы начали последовательно искать долгоживущие метаболиты анаболических стероидов, прежде всего Оралтуринабола и оксандролона. Для этого у нас в избытке была моча спортсменов, длительное время сидевших на турике и оксане, однако для чистоты эксперимента мы сами на себе провели продолжительные курсы приёма анаболиков. Если долгоживущие метаболиты есть у метандростенолона, то они обязательно должны