Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

Никто не возражал. А я записывал.

На следующий день было совещание в Минспорттуризме. Его вёл заместитель министра Геннадий Петрович Алёшин, отвечавший за подготовку к Ванкуверу и Сочи. Для закрепления материала мы с Патриком повторили главное, что было вчера решено у Мутко: надо строить два лабораторных здания! А я записывал и записывал, чтобы составить протокол: заслушали, выступили, обсудили — и постановили, а внизу подписи участников. Протокол готов! А в верхнем углу будет стоять большими буквами: «УТВЕРЖДАЮ» — и подпись министра и печать.

В итоге, дополнительно заручившись поддержкой доктора Оливье Рабина и Дэвида Хомана из ВАДА, мы с Патриком сумели доказать необходимость срочного строительства в Москве нового здания для ФГУП «Антидопинговый центр», дальше оставаться в старом здании ВНИИФК было невозможно. И само собой, будем строить здание лаборатории в Сочи, работа над проектом была в разгаре.

Вдруг буквально через месяц мне позвонил Юрий Викторович Мелешков, советник министра:

— Михалыч, ты там это, бросай всё и срочно давай неси мне проект здания Антидопингового центра в Москве, сегодня до конца дня мы должны представить техническое задание и приблизительную стоимость проекта.

— А где мне это всё взять?! — я подпрыгнул до потолка!

— Давай, давай, не тяни, а то будет поздно, — пробурчал Мелешков и повесил трубку.

В голове моей завертелись разные встречи, разговоры, совещания — и я вспомнил подходящий проект строительства и оснащения отдельно стоящего здания химической лаборатории по программе конверсии! Была такая американо-российская программа по уничтожению химического оружия лет пятнадцать назад. Лабораторное здание было построено в Саратовской области. Я обзвонил друзей и получил таблицы, расчёт стоимости и затрат и даже поэтажные схемы. Немного подработал ручкой, расходы и затраты увеличил в два раза — и отправил Мелешкову! Успели!

Это был большой успех, и 27 июля 2009 года вышло постановление правительства Российской Федерации № 613. Там в 174-м пункте Минспорттуризм России был назначен ответственным исполнителем за мероприятие «Имущественный комплекс федерального государственного унитарного предприятия „Антидопинговый центр“ (на базе федерального государственного учреждения „Всероссийский научно-исследовательский институт физической культуры и спорта“, г. Москва) (проектные и изыскательские работы, реконструкция, оснащение)». Поясню живым языком: здание ВНИИФК находится в исторической парковой зоне Москвы, где новое строительство запрещено, возможна только реконструкция имеющегося здания. Поэтому стоящий рядом сарай был объявлен пристройкой и немедленно снесён, а на его месте быстро вырыли приличный котлован под строительство нового здания. По завершении строительства новое здание было элегантно соединено со старым зданием ВНИИФК висячим коридором на уровне четвёртого этажа, что формально сохраняло его статус пристройки, претерпевшей «реконструкцию», указанную в 613-м постановлении правительства РФ.

Примечательно, что новое здание Антидопингового центра в Москве оказалось единственным олимпийским объектом, находившимся вне Краснодарского края и включённым в «Программу строительства олимпийских объектов и развития города Сочи как горноклиматического курорта», утверждённую постановлением правительства Российской Федерации от 29 декабря 2007 года № 991. Министр Виталий Мутко был недоволен «реконструкцией» и некоторое время ворчал, что «мы с ней ещё намучаемся». Ответственность за строительство была возложена на Минспорттуризма России, поскольку госкорпорация «Олимпстрой» увернулась от московского проекта, сославшись на то, что все ресурсы брошены на бесчисленные объекты в Краснодарском крае. Вообще, строители — хитрый народ; тогда я ещё не знал, сколько мне с ними придется работать, причём на постоянной основе и буквально на разрыв: здание Антидопингового центра в Москве должно было быть введено в эксплуатацию к концу 2012 года, здание олимпийской лаборатории в Сочи должно быть введено в начале 2013 года. Оба здания были похожи, четыре этажа, площадь помещений 5000 квадратных метров, из расчёта по 60–70 сотрудников и там и там.

А лето было в разгаре, проходили соревнования, ощущалась какая-то свежесть, как всегда бывало в послеолимпийский год. Количество анализируемых проб росло, лёгкая атлетика была в центре внимания, близился чемпионат мира IAAF в Берлине. Кёльнская лаборатория к нему готовилась. После прошлогодних скандалов с дисквалификацией пяти ходоков, пяти бегуний и двух метательниц, сборники стали осторожнее и дисциплинированнее. Один только Чёгин был неисправим, хотя его беспредел тоже не исключал дисциплины: все пробы ходоков были деградированными, в солнечной Мордовии это сделать несложно — достаточно просто поставить пробы на подоконник на солнцепёк на пару часов. Очнувшись после Пекина, доктор Габриель Долле озаботился отсутствием у нас положительных проб на эритропоэтин и запросил у меня список проб, отобранных у ходоков, затем узнал имена спортсменов у РУСАДА и IDTM. Чистота саранских проб и отсутствие положительных результатов всегда подозрительны, и Долле написал мне в письме, чтобы я сохранил, а лучше немедленно переслал в Лозанну пробы Валерия Борчина. И попросил прислать распечатки анализов проб Борчина, показать исходную картинку с распределением изоформ эритропоэтина. Но что я мог ему показать — пробы Борчина были деградированы, то есть просто убиты, две из трёх были разложившиеся и пустые, и только третья проба, её номер я буду помнить всю жизнь — 2424427 — сохраняла слабенькие изоформы, это были малоразличимые мазки, или чёрточки, на грязном фоне продуктов биодеградации.

Чёгинский беспредел меня основательно достал, и я доложил о моих проблемах министру Мутко; он рассердился и призвал меня и Балахничёва. Собрались. Валентин Васильевич Балахничёв сидел с важным видом, он заметно забронзовел, особенно после того, как в апреле в связи с 60-летием его лично поздравил президент России — правда, тогда это был Медведев. Балахничёва раздражала тема нашего разговора, и он стал мне строго выговаривать, как учитель двоечнику, что Валерий Борчин — это гордость нашей лёгкой атлетики, чемпион Олимпийских игр, мы все должны им восхищаться, беречь его и уважать, он ученик Виктора Чёгина, знаменитого на весь мир тренера и новатора. Чёгин создал в Саранске суперсовременный центр, разработал уникальную методику подготовки, был признан лучшим тренером страны — и лично «с Путиным стоит на фотографиях, под знаменем и гимном нашей страны». Я возразил и пояснил, что любимый вами всеми Чёгин — это самый что ни на есть проходимец (однокоренное слово с его ходьбой) и что из-за чёгинских фокусов с пробами ходоков, убитыми на солнцепёке, у нас не получается анализ на эритропоэтин, сплошная деградация и грязь. А сейчас, накануне чемпионата