Дорогой мужества - Д. Хренков

Мы побежали и вскоре увидели узкую полоску воды. В свете непрерывно вспыхивающих и гаснущих ракет она сверкала, как лезвие ножа. У берега покачивалась лодка с тремя гребцами, а недалеко от нее стояли Женя Цапко и старший лейтенант Клин.　

— Ваша, — почему-то шепотом сказал Клин и уже громче: — Теперь поторапливайтесь.　

Мы сели.　

— Шевелись! — крикнул один из гребцов. С берега полетели в лодку мешки, потом кто-то поставил мне в ноги два термоса, прыгнул в лодку сам. Я догадался: старшина.　

— Ни пуха ни пера! — махнул нам Клин.　

Сильные руки столкнули лодку с песчаной отмели,　

и, подхваченная рекой, она сразу развернулась носом вперед. Солдаты опустили весла на воду. Почти тотчас впереди завел длинную скороговорку пулемет. Когда догорела ближайшая к нам ракета, справа отчетливо стала видна трасса пуль. Гребцы взяли левее. Но красное жало пулеметной очереди, описав короткую дугу, появилось слева от нас. Потом заработал еще один пулемет.　

А тут по всей глади реки начали рваться мины. Они лопались на воде звонко, оглушительно, с такой яркой　вспышкой, что, казалось, вот-вот загорится вода.　

Вдруг лодку стало разворачивать.　

— Почему табанишь? — закричал рулевой.　

Но тот, к кому он обращался, не слышал. Гребец сполз с банки.　

— Старшина, за весло, — скомандовал хозяину мешков и термосов рулевой.　

Старшина взял из рук убитого весло. Лодка снова пошла быстрее. Скоро она уткнулась в левый берег.　

До береговой кручи было не более десяти — пятнадцати метров. Но мы не успели проскочить их, как раздался душераздирающий скрип, будто наверху начали быстро вращать давно заржавленный ворот. Это заговорил немецкий шестиствольный миномет. На пятачке его презрительно называли ишаком. Но в эти минуты нам было не до сравнений. По береговой круче над нами заметался огонь… Старшина первым упал в предусмотрительно вырытый на берегу окопчик.　

Узкую, похожую на траншею землянку командира 86-й дивизии, до которой мы, наконец, добрались, почти всю занимал стол, покрытый картой. С потолка на нее сбегал ручеек мелкого песка. Когда на зеленом поле вырастал небольшой холмик, полковник Андреев привычным движением ладони смахивал его и снова подпирал рукой подбородок.　

Хлопнула дверь. Полковник оторвал глаза от карты:　

— Ну?　

— Наскребли все, что могли, — доложил вошедший. — Пришлось взять писарей, даже часть поваров.　

— Рота?

— Роты, пожалуй, не получится. Добрый взвод.　

— Не густо.　

— Зато ленинградцев прислали.　

— Ленинградцев? — обрадовался полковник. — Я думал, они успеют только к следующей ночи.　

— Переправляются следом за мной.　

— Пошли встречать.　

Полковник накинул на стеганый ватник плащ-палатку. Потом остановился, сбросил хрусткую, всю в подпалинах, накидку на нары и надел шинель. Она была мятая, в буроватых пятнах засохшей глины, но с петлицами. На них отчетливо виднелись «шпалы».　

Следом за командиром дивизии и мы вышли в ход сообщения. Чуть брезжил рассвет. С кручи хорошо была видна Нева, утюжки лодочек, спешивших убраться восвояси на правый берег. Река чуть курилась, и поэтому разрывы мин и снарядов напоминали огоньки бикфордова шнура, опутавшего всю правобережную сторону.　

Солдаты пополнения уже были под защитой береговых круч. Они растянулись цепочкой и поднимались по ходу сообщения к нам, втягивая головы в плечи.　

Полковник стал так, чтобы видеть всех проходящих мимо. Вот уже первые поравнялись с ним. Они не знали, кто этот человек, но видели, что он стоит прямо, спокойно, и сами невольно подтягивались, расправляли плечи. Полковник заметил это, улыбнулся и вдруг протянул руку оказавшемуся рядом с ним солдату.　

— Командир дивизии полковник Андреев, — в нарушение порядка, установленного в армии, представился он.　

Солдат опешил, сверкнул зубами, по приложил руку к новенькой ушанке и, широко улыбаясь, совсем не по-военному ответил:

— Очень приятно.　

Тут снова вздрогнули земля. Начался очередной обстрел.　

— Это по нашему адресу, спокойно заметил полковник. Ложись.　

Снова над нами забушевало пламя. Полковник посмотрел, все ли солдаты укрылись, и, не пригибаясь, зашагал к себе в землянку.　

…Перед тем, как переправиться на левый берег, я зашел в оперативный отдел штаба армии. Мой старый знакомый майор Архипов раскинул передо мной карту. Невский пятачок производил на ней довольно внушительное впечатление. Вдоль и поперек на карте были нанесены линии траншей, отсечных позиций, дзотов, там и здесь пестрели плотно пригнанные одна к другой минометные и артиллерийские батареи. Разной формы флажки обозначали командные пункты.　

Я вспомнил эту карту, когда вместо с пополнением отправился в расположение рот. Трудно было поверить, что карта и земля, по которой я, задыхаясь от дыма, мокрый от пота, бежал трусцой, это — оригинал и копия. Первое, что поражало на пятачке, — безлюдье. Мы слышали выстрелы, но не видели стрелявших. Пятачок был крохотный: тысячу метров в длину и в ширину не более восьмисот метров. Не раз и не два его уже перекопали немецкие снаряды и бомбы, но люди, врывшись в землю, вцепились в нее так, что до сих пор гитлеровцы, несмотря на следовавшие один за другим штурмы, не могли сбросить наши подразделения в Неву.　

Траншея привела нас на самый левый фланг дивизии. В землянке, куда вслед за солдатами ввалились мы с Женей, уже не было ни электричества, ни даже коптилки. Под низким сводом ее горел зажженный провод. Света он давал мало, копоти много, и нам пришлось долго привыкать к полутьме.　

— Располагайтесь, товарищи, — пригласил нас простуженный голос. — Как раз к чаю поспели. А в тесноте — не в обиде. Вот сухарики, держите.　

— Песочные, — бросил кто-то из угла. В реплике звучал тот особый, дорогой сердцу, хотя и не замысловатый юмор, который не могла вытравить в нашем человеке даже такая страшная война, как эта. Песочные. — повторил солдат. — Потому что с песочком, невским. Угощайтесь.　

— Завел Чухнов! — не то одобрительно, не то укоризненно отозвался его товарищ.　

— Холодновато у вас.　

— А ты на чаек нажимай. С рассветом отопительный сезон у нас кончается. Пожарная инспекция запрещает. Она ведь на немецкой стороне, снова заговорил тот, кого назвали Чухновым.　

— Помолчи, — сказал простуженный голос. — О деле надо говорить.　

А дело предстояло ответственное. Наша 8-я армия собрала все, что могла, по тылам, и бросила на пятачок. Армия отвлекала на себя силы фашистов, вышедших непосредственно к стенам Ленинграда. Пятачок не просто мешал противнику. Эту узкую полоску земли нельзя было не рассматривать как трамплин, оттолкнувшись с которого, наши части могли совершить бросок навстречу войскам, спешившим на помощь Ленинграду.

Пока же, отражая яростные атаки противника, защитники пятачка время от времени сами предпринимали попытки расширить плацдарм.　

Примерно это сказал прибывшим а землянку новым товарищам обладатель простуженного голоса. Я не успел познакомиться с ним, как все вышли в траншею и, снова пригнувшись, слушали,