Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков
Всё, мы вас предупредили — и кто не спрятался, я не виноват.
Олимпийские зимние игры в Турине прошли для российских спортсменов успешно, были завоёваны восемь золотых медалей и четвёртое место в командном зачёте. Положительная проба Ольги Пылёвой была единственным поводом для допингового скандала, но я ничего поделать не мог, она всё время была на сборах и соревнованиях за границей, наш контроль не проходила. Интересно, что перед Играми в её пробе, взятой в рамках внесоревновательного контроля, был обнаружен карфедон, но об этом не сообщали, так как карфедон входил в группу S6 — это стимуляторы, их применение во внесоревновательном цикле не считается нарушением антидопинговых правил. Однако из этого был сделан ошибочный вывод, что Фенотропил, российский препарат карфедона, не является допингом. Удивительно, ведь за два месяца до Игр я сказал в интервью, что Фенотропил — это допинг, карфедон, будьте внимательны. Производители препарата подняли шум, что такого не может быть, Фенотропил не карфедон, это другое, и написали мне грозное письмо, требуя забрать свои слова назад. В ответ я сослался на конвенцию ЮНЕСКО, добавив, что обязанность производителя — указывать правильный состав лекарственного средства и особо отмечать, есть ли там запрещённые допинговые препараты. И недопустимо и даже преступно писать в своём вкладыше, что Фенотропил рекомендуется спортсменам и помогает переносить нагрузки.
Только закончились зимние Игры в Турине, как в начале марта в Москве начался чемпионат мира IAAF по лёгкой атлетике в закрытых помещениях, крупные и представительные соревнования. Доктор Габриель Долле, Директор медицинского и антидопингового департамента IAAF, неожиданно разделил все пробы на две партии — пробы иностранных спортсменов анализировали у нас, в московской лаборатории, но пробы российских легкоатлетов я должен был отправить на анализ в Лозанну. Видно было, что в IAAF нам не доверяли. С отправкой мочи за границу (там было около ста проб), особенно с оформлением документов на вывоз, я сильно намучился, зато на деле познакомился с доктором Марселем Сожи, директором лозаннской лаборатории. Точнее сказать, мы с ним немного повоевали из-за дополнительных проб. Всегда во время крупных соревнований возникают внеплановые пробы, чаще всего их берут, когда устанавливаются национальные рекорды, причём это случается в любой момент, даже на стадии предварительных забегов или квалификации в прыжках. Какая-нибудь балканская команда улучшает национальный рекорд в эстафете 4×400 метров — да за всю историю страны они сбегали эту эстафету в манеже пару раз, и у них что ни старт, то рекорд! — и все радостные и довольные толпой бегут сдавать мочу на допинговый контроль, чтобы рекорд утвердили. В итоге таких проб после национальных рекордов мелких стран набралось больше двадцати, при этом никто не хотел платить за анализ, ни наш Оргкомитет, ни IAAF, поэтому я отправил эти пробы куда подальше, в Лозанну.
Наверное, доктор Сожи сначала обрадовался, ведь ему чем больше проб, тем больше профит, однако, по указанию доктора Габриеля Долле, мы заплатили строго за пробы по списку IAAF, а анализы рекордных проб национальные федерации должны были оплачивать сами. Но никто не платил, и тогда Сожи выслал мне дополнительный счёт к оплате; но что я мог сделать — только переслать его счёт в IAAF, тому же доктору Долле. Габриель стоял стеной и платить не хотел, он всю жизнь был прижимистый, хотя и жил в Монте-Карло. Может быть, поэтому и был прижимистый, я не знаю… Счёт мы тогда погоняли по кругу, однако чем всё закончилось, я спросить не решился, опасаясь получить в ответ знакомый счёт на несколько тысяч швейцарских франков.
8.8 Долгоживущие метаболиты в Кёльне. — Николай Пархоменко и тяжёлая атлетика
Мне всегда казалось, что после очередных Олимпийских игр или чемпионата мира по лёгкой атлетике удастся немного отдохнуть, но я всё время ошибался. Выходило наоборот, на короткое время, пока шли крупные соревнования, мои проблемы и причины для нервотрёпки отступали, ожидая, когда же я освобожусь. Я полагал, что прогормоны, законодательно запрещённые в 2004 году актом Конгресса США, должны пойти на убыль и у нас. Но нет, маховик поставки прогормонов из США, раскрученный Олегом в теперь уже казавшемся далёким 2003 году, остановить было невозможно. В Москву везли коробками всё подряд, мы едва успевали глотать капсулы и сливаться — и сразу анализировали мочу, она остыть не успевала. Тяжело- и легкоатлеты по-прежнему мечтали о волшебных таблетках, эффективных и не определяемых при допинговом контроле. Действительно, появились новые перспективные стероиды, не подпадавшие под запрет американского стероидного закона.
Да-да, конечно, я всё прекрасно понимаю и знаю, что новые препараты необходимы для подготовки сборных. Но почему у нас всё перевёрнуто с ног на голову, почему поиском новых допинговых средств должен заниматься директор Антидопингового центра, аккредитованного ВАДА? Хотя новые анаболические стероиды — это невероятно интересно; затаив дыхание, мы исследовали новинки: метастерон, мадол (дельта-2, он же дезоксиметилтестостерон), простанозол, фуразодрол и формадрол (6α-метиландростендион). Несмотря на запрет, введённый на территории США, ещё можно было заказать большую партию на вывоз, пока всё окончательно не запретили. Надо было срочно и безошибочно решить,