Отречение - Алиса Клима
Кире исполнилось двадцать шесть лет, и она все еще была не замужем. Краснопольский приходил каждую неделю на чай и поговорить о новостях мира политики, культуры и искусства, часто полемизируя с Ясюнинской или Зоей Макаровной, тоже заходившей по обыкновению раз в неделю с Иванкой и «магазином». Алина Аркадьевна с горечью шутила, что единственное, что остается незыблемым, – Иванка и ее «магазин».
Притом, что все эти годы Краснопольский ходил в дом Александровых и, как все считали, имел виды на Киру, он все еще не сделал ей предложения. В апреле Кира совершенно неожиданно, но, как всегда, спокойно и рассудительно сообщила матери, что хочет решить свою судьбу.
– Знаете, мама, – сказала она как-то, – я думаю, Краснопольский на мне не женится. А мне надо решать.
– Отчего ты так подумала, Кирочка? – недоумевала Алина Аркадьевна.
– По-моему, это вполне очевидно, – ровным голосом и без какой-либо страсти произнесла Кира. – Из-за Веры. Она в лагере, а Краснопольский – чиновник. Он никогда не решится так рисковать. – Кира задумалась. – Я хотела бы выйти замуж в этом году, и если вы, Ксения Ивановна, приметите мне подходящую партию, я выйду замуж и перееду жить к мужу.
– Боже, Ксюша, как мне недостает Веры, – качала позже головой Алина Аркадьевна. – Я люблю Киру: она же моя дочь. Но это совершенно другой человек, – говорила она многозначительно за спиной Киры. – Мне недостает энергии и силы Веры, ее страсти и любви ко всему. Она и там, наверное, уже что-то натворила… – Алина Аркадьевна с ужасом поднимала глаза к небу. – Боже, одна в Сибири, без единой близкой души, в этой чудовищной ледяной глуши, где-то в тайге, среди этих непонятных, чужих, страшных людей…
Алина Аркадьевна старалась лишний раз не бередить эту рану, понимая свое бессилие, но иногда ее материнское горе и беспокойство прорывались, и она хотя и без истерики, но с волнением и тоской говорила о Вере. Она всегда чувствовала, что Вере жизнь пошлет гораздо больше испытаний, чем Кире. Вера, с ее беспокойной душой, с поисками истины и любви, была обречена, по ее разумению, на горькие разочарования и лишения. Алина Аркадьевна ни минуты не сомневалась в том, что старшая дочь преуспеет в поисках мужа, так как действовала Кира умом. Вера, действующая всегда по велению сердца, была постоянно в ее тревожных мыслях.
В тот вечер, когда Ларионов поехал на ужин к Сталину, в доме у Ясюнинской были и сама Ясюнинская, и Зоя Макаровна с Иванкой, и Кира. Вдова Алеши Стася с сыном Николенькой уехали погостить к родне в Ярославль. Степанида утром метнулась на Дорогомиловский рынок и добыла утку, которая теперь запекалась в духовом шкафу, распространяя специфический, но аппетитный аромат на всю квартиру.
В дверь неожиданно позвонили, и Степанида побежала открывать.
– Тамара Франковна, – доложила Степанида, высунувшись из-за двери гостиной, и скрылась.
Тамара Франковна, миниатюрная брюнетка, вошла и бросилась со всеми целоваться. Она сняла свою кораллового цвета шляпку, небрежно бросила ее на комод и примостилась на софе.
– Боже! Я вне себя от усталости! – Она вытянула вперед ножки и быстро перебирала ими, словно делая антраша́ [33]. – Ну, как вы поживаете?
– Чудесно, – улыбнулась Ясюнинская. – Поменяли спектакль. Второй раз за этот месяц – завтра пойду ругаться с дирекцией.
– А я весь день ругалась с Державиными. Они меня затопили. Мишу купали и забыли открыть затычку. Ванна переполнилась, – быстро щебетала та. – Слив не работал, и все пролилось на меня – одно, что потолок не рухнул. Пришлось идти в РЖУ [34]. Но, собственно, все это – пустяки! Я пришла не для того.
Степанида поднесла ей чашку чая, и Тамара Франковна быстро отпила и застонала.
– Что? – спросила Алина Аркадьевна. – Какие-то новости?
– Ничего особенного, – выдохнула Тамара Франковна. – Хотя нет! Я же это и пришла рассказать. Я сегодня шла в РЖУ, было уже пять или что-то около того – не суть, и на меня наскочил человек в форме… форме НКВД… – Она руками провела вдоль своего силуэта. – Такой статный, интересный мужчина.
Алина Аркадьевна переглянулась с Ясюнинской и Кирой, и женщины неуверенно заулыбались, поскольку близость к дому людей в форме НКВД не могла вызывать у этой семьи восторга.
– Почему там не было меня?! – возмутилась Зоя Макаровна.
– Но дело не в этом! – продолжала Тамара Франковна. – Хотя и в этом тоже. – Она кокетливо захихикала. – У него, правда, был такой страшный, знаете… такой через все лицо, с правой стороны, – она руками водила вокруг лица, призывая всех представить лицо офицера, – ожог. Жуть! Хотя это его не так и портило. Левая сторона лица мне показалась весьма привлекательной. – Тамара Франковна сделала паузу и жеманно закатила глаза. – Он был учтив.
– И что?! – не выдержали все.
– Вы не даете рассказать! – надула губки Тамара Франковна. – Ах да! Он спрашивал о вас. – Она обратила взгляд на Алину Аркадьевну, а потом на Киру.
Алина Аркадьевна схватилась за грудь.
– Что же он сказал? Не молчи! – воскликнула она.
– Да, собственно, ничего. Сказал, что его товарищ разыскивает вас, чтобы передать весточку от Веры, как я понимаю, – закончила Тамара Франковна обиженно, потому как в чем Тамару Франковну нельзя было упрекнуть, так это в молчаливости.
Зоя Макаровна позвала Иванку.
– А кто же это мог быть? Ты знаешь кого-нибудь с ожогом на лице, Алина?
Алина Аркадьевна принялась мысленно перебирать тех немногих военных, которых знала, и покачала головой.
– Но он ведь сказал – от друга, – заметила справедливо Кира. – Значит, это из лагеря. Кто еще мог везти от Веры письмо?
– Он сказал «весточку», – заметила суетливо Тамара Франковна. – А что же я могла сказать? Я спешила в РЖУ…
Ясюнинская подняла бровь.
– Ты хоть спросила, как его имя?
Тамара Франковна замялась.
– Я сконфузилась и бросилась бежать. Он казался мне таким взволнованным… Но как же! Я ему сказала, что вы здесь живете!
– Хоть это, – выдохнула Алина Аркадьевна. – Может, теперь он или его друг придет? Но все же, – задумалась Алина Аркадьевна, – как он выглядел? Про ожог я поняла, – быстро поправилась она.
Тамара Франковна закатила глаза и встала.
– Так… рост – во! – Она показала примерно, насколько Ларионов был выше ее. – Один глаз прикрыт из-за ожога.
– А второй-то?! – засмеялась Зоя