Песня жаворонка - Уилла Кэсер

большая, и ясно, что ее следует поручить девочке. Кое-кто из членов кружка рекомендовал Тею Кронборг, другие — Лили Фишер. Сторонники Лили настаивали, что она гораздо красивее Теи и у нее, в отличие от Теи, чрезвычайно милый характер. С этим никто не спорил. Но Лили совершенно не походила на мальчика и к тому же все песни пела одинаково, а все роли исполняла на один манер. Глупая улыбка Лили пользовалась успехом, но, кажется, не совсем подходила для героического юного барабанщика.

Аппинг как режиссер-постановщик побеседовал со всеми по отдельности.

— Лили отлично может играть девочек, — настаивал он, — но для этой роли нужен характер с перцем. У Теи и голос подходящий. Когда она споет «Прямо перед битвой, мама», это будет фурор.

Обсудив вопрос в кулуарах, члены клуба объявили свое решение Тилли на первой официальной встрече, когда распределяли роли. Они ожидали, что Тилли будет на седьмом небе от счастья, но она явно смутилась и резко ответила:

— К сожалению, у Теи нет на это времени. Она вечно занята музыкой. Видно, вам придется пригласить кого-нибудь еще.

Кружок поднял брови. Кое-кто из друзей Лили Фишер многозначительно кашлянул. Мистер Аппинг покраснел. Плотная женщина, которая всегда играла оскорбленных жен, указала Тилли, что для ее племянницы это отличная возможность блеснуть талантами. Она говорила очень снисходительно.

Тилли запрокинула голову и расхохоталась. Когда она смеялась, а не хихикала, в ее смехе было что-то резкое, дикое:

— О, как я погляжу, Тее некогда блистать. Ее время блистать еще не пришло, но, когда придет, мы все только рот раскроем. Нечего и просить ее взяться за эту роль. Она только нос отворотит. Я думаю, в Денверском драматическом обществе были бы рады ее заполучить, если б могли.

Члены кружка разбились на группы, выражая друг другу свое изумление. Конечно, все шведы спесивы, но, даже если сложить вместе всю спесь всех шведов на свете, трудно поверить, что она достигла бы такой степени. Они по секрету сказали друг другу, что Тилли «самую малость „того“ во всем, что касается племянницы», и согласились, что лучше ее не перевозбуждать. После этого Тилли еще долго встречала холодный прием на репетициях, а Тея обзавелась новой партией врагов, сама того не подозревая.

Вунш, старый Фриц и Испанец Джонни праздновали Рождество вместе так усердно, что назавтра Вунш не смог дать Тее урок. В середине каникулярной недели Тея пошла к Колерам сквозь красивейшую метель из мягчайших снежных хлопьев. Воздух был нежного сизого оттенка, наподобие перьев голубей, живущих в голубятне на столбе в саду у Колеров. Песчаные холмы глядели тускло и сонно. В тамарисковую изгородь набился снег, словно ее всю усыпали белые лепестки. Когда Тея открыла калитку, старая миссис Колер в старых сапогах как раз выходила с птичьего двора, неся в фартуке пять свежих яиц. Она подозвала Тею и гордо показала ей яйцо бентамки. Бентамские куры миссис Колер неслись не очень охотно, и хозяйка всегда радовалась, когда они делали хоть маленькое усилие. Она провела Тею в гостиную, где было очень тепло и пахло едой, принесла целую тарелку маленьких рождественских пирожных по освященному веками рецепту и поставила перед Теей, пока та согревала ноги у печки. Затем миссис Колер пошла к двери, ведущей с кухни на лестницу, и позвала:

— Герр Вунш! Герр Вунш!

По лестнице спустился Вунш в старой стеганой куртке с бархатным воротником. Коричневый шелк так истерся, что набивка лезла отовсюду. Войдя, учитель постарался не встречаться взглядом с Теей, только молча кивнул ей и указал на табурет у пианино. Сегодня учитель не так настаивал на гаммах, как обычно, и сидел апатичный и рассеянный, пока Тея играла маленькую сонату Моцарта, которую сейчас разучивала. Казалось, что веки у герра Вунша сильно отяжелели, и он все время обтирал их новым шелковым платком из набора, который миссис Колер подарила ему на Рождество. Когда урок кончился, учитель, похоже, не собирался болтать с Теей, но она не торопилась слезать с табурета. Она взяла с крышки пианино потрепанные ноты, которые раньше сама туда отложила, сняв с пюпитра, когда села играть. Это было очень старое лейпцигское издание «Орфея» Глюка. Тея с любопытством принялась его листать.

— Это хорошая музыка? — спросила она.

— Это самая прекрасная опера из всех когда-либо написанных, — торжественно объявил Вунш. — Ты знаешь эту историю, а? Как у Орфея умерла жена и он спустился за ней в преисподнюю?

— О да, знаю. Я только не знала, что об этом есть опера. А ее до сих пор исполняют?

— Aber ja![30] Еще бы! Хочешь попробовать? Смотри. — Он стащил Тею с табуретки и сел за пианино сам. Перелистал до третьего акта и протянул ей ноты: — Послушай, я поиграю, а ты улавливай rhythmus. Ein, zwei, drei, vier[31].

Он сыграл всю жалобу Орфея, потом с пробуждающимся интересом засучил рукава и кивнул Тее:

— А теперь vom blatt, mit mir[32]:

Вунш спел арию с большим чувством. Видно было, что она близка его сердцу.

— Noch einmal[34], теперь ты одна.

Он сыграл вступительные такты, потом яростно закивал ей, и она запела:

— Ach, ich habe sie verloren…

Когда она закончила, Вунш снова кивнул, пробормотал schon и тихо доиграл аккомпанемент. Уронил руки на колени и поглядел на Тею:

— Совершенно прекрасно, а? Другой такой прекрасной мелодии нет во всем мире. Можешь взять книгу на неделю и выучить что-нибудь, чтобы провести время. Это никогда не помешает знать, никогда. Euridice, Eu-ri-di-ce, weh dass ich auf Erden bin![35], — тихо пропел он, играя мелодию правой рукой.

Тея начала перелистывать третий акт, остановилась и сердито скривилась на какой-то пассаж. Старик немец с любопытством наблюдал за ней мутными глазами:

— Зачем у тебя immer[36] такой вид, а? Ты видишь что-нибудь, что, может быть, немножко трудно, и делаешь такое лицо, как будто это твой враг.

Тея обеспокоенно засмеялась:

— Ну да, ведь трудности — это наши враги, разве нет? Если их приходится побеждать?

Вунш склонил голову, а потом вздернул ее, словно бодая воздух.

— Вовсе нет! Никоим образом. — Он забрал ноты у Теи и заглянул в них. — Да, это местами непросто, вот здесь. Это старая книга. Мне кажется, ее так больше не печатают. Может быть, этот пассаж пропускают. Только одна женщина умела его хорошо