Измена. Ты не защитил меня - Энди Дорн

Она оборачивается и идет к своему столу. В ее походке читается абсолютная уверенность в победе. Она знает, что я ничего не могу ей сделать. Знает, что заперла меня в клетку из моих же грехов.

Я захлопываю дверь кабинета и падаю в кресло. Руки трясутся от бессилия и ярости. Хочется что-то сломать, разбить, уничтожить. Но больше всего хочется убить в себе того ублюдка, который довел до этого.

Ксения

Дорога до родительского дома занимает шесть часов. Я сижу в автобусе, уткнувшись лицом в окно, и смотрю, как мелькают за стеклом поля, перелески, небольшие деревушки. Снег еще лежит местами, но уже чувствуется приближение весны. В другое время я бы радовалась этим переменам, а сейчас мне все равно. Будто внутри меня наступила вечная зима.

Автобус останавливается в каждом поселке, подбирает пассажиров. Рядом со мной садится пожилая женщина с большой сумкой, из которой торчат зеленые перья лука. Она несколько раз поглядывает на меня с участием, но ничего не говорит. Наверное, видит, что мне не до разговоров.

Телефон молчит. Я выключила его еще в Москве.

Чем ближе родной город, тем сильнее сжимается сердце. Как я им все объясню? Что скажу? Что муж меня предал, что ребенок мертв, что жизнь рухнула в один миг?

Автобус сворачивает на знакомую улицу. Вот магазин, где я покупала конфеты в детстве. Вот школа, где училась одиннадцать лет. Все такое знакомое и родное, но одновременно словно чужое. Я изменилась за эти дни. Стала другим человеком.

Остановка всего в двух кварталах от родительского дома. Я медленно иду по знакомым улицам, с сумкой на плече. Она кажется неподъемной, хотя вещей там совсем немного. Просто у меня не осталось сил.

Дом стоит в конце улицы, одноэтажный, с палисадником перед окнами. Заборчик свежевыкрашен, папа всегда следит за этим. За забором виднеются грядки, укрытые снегом, но уже подготовленные к весне. На крыльце аккуратно стоят резиновые сапоги — мамины и папины.

Я останавливаюсь у калитки и несколько минут не могу заставить себя войти. В окнах горит теплый желтый свет. Где-то внутри мама готовит ужин, а папа, наверное, читает газету в своем любимом кресле. Их спокойный, размеренный мир, в который я сейчас принесу свою боль и разрушение.

Наконец решаюсь. Открываю калитку — она скрипит так же, как и много лет назад. Поднимаюсь по ступенькам крыльца. Поднимаю руку, чтобы постучать, но дверь открывается раньше, чем я успеваю это сделать.

На пороге стоит мама. Марина Ей сорок пять лет, она учительница младших классов. Всегда аккуратная, всегда со строгой, но доброй улыбкой. В домашнем халате, с волосами, собранными в небрежный пучок.

Она смотрит на меня, и улыбка медленно сходит с ее лица.

— Ксюшенька? — Голос мамы дрожит от неожиданности и тревоги. — Доченька, что случилось?

Я стою на пороге с сумкой в руках и не могу произнести ни слова. Только смотрю на маму и чувствую, как внутри все рушится снова. Здесь, в родном доме, рядом с самым близким человеком, вся моя показная стойкость мгновенно рассыпается.

Мама сразу все понимает. Материнское сердце никогда не ошибается. Она видит мою бледность, темные круги под глазами, то, как я держусь за дверной косяк, чтобы не упасть.

— Господи, Ксюша! — Она шагает ко мне, обнимает, прижимает к себе. — Что с тобой, милая? Что произошло?

И тут я не выдерживаю. Все, что я держу в себе эти дни, вырывается наружу. Я рыдаю у мамы на груди, как маленькая девочка, которая прибежала жаловаться на разбитую коленку.

— Мама, — всхлипываю я, — мамочка, он умер… Наш малыш умер…

Мама замирает, крепче прижимает меня к себе. Я чувствую, как учащенно бьется ее сердце.

— Заходи в дом, — говорит она тихо. — Скорее заходи.

Она подхватывает мою сумку и практически заталкивает меня в прихожую. Помогает снять куртку, сапоги. Руки у нее тоже дрожат, но она старается держаться спокойно.

— Игорь! — зовет она. — Игорь, иди сюда!

Из гостиной появляется папа. Ему пятьдесят лет, он инженер. Высокий, широкоплечий, с седеющими висками. Строгий и немногословный, но справедливый. Он видит меня — заплаканную, измученную — и лицо его темнеет.

— Ксюша? — Он подходит, неловко обнимает за плечи. — Доченька, что случилось?

Мама смотрит на него так, как умеют смотреть только жены, прожившие вместе с ними много лет.

Он сразу все понимает по ее взгляду.

— Проходи в кухню, — говорит папа мягко. — Мама чай поставит.

В кухне тепло и уютно. На плите булькает борщ — мамин фирменный, с пампушками. На столе стоят банки с вареньем, которое мама закрывает еще осенью. Все такое родное, домашнее. Но сейчас эта обычная кухонная идиллия кажется мне чем-то из другой жизни.

Мама усаживает меня на стул, ставит передо мной чашку горячего чая. Папа садится напротив, складывает руки на столе. Оба смотрят на меня и ждут.

— Ребенок, — начинаю я, и голос сразу дрожит. — Я потеряла ребенка.

Мама прикрывает рот ладонью. Папа сжимает кулаки.

— Как это случилось? — спрашивает он тихо.

И я рассказываю. О том вечере, когда шла домой из университета. О темном переулке и мужчине, который ограбил меня. О том, как я упала, как была боль, как очнулась в больнице.

Говорю сквозь слезы, останавливаясь, когда подступает комок к горлу. Родители слушают молча, только мама время от времени всхлипывает.

— Мальчик, — заканчиваю я. — У нас должен был родиться мальчик. Мы уже выбрали имя… Артем.

Мама встает, подходит ко мне, обнимает сзади. Я чувствую, как ее слезы капают мне на волосы.

— Доченька моя, — шепчет она. — Моя бедная девочка…

Папа тоже встает, подходит к нам. Кладет тяжелую руку мне на плечо.

— Мы найдем этого ублюдка, — говорит он глухо. — Он ответит за все.

— Не нужно, пап, — качаю я головой. — Это ничего не изменит.

— А Максим? — спрашивает мама осторожно. — Где твой муж? Почему он тебя не встретил?

Я замолкаю. Как рассказать им про измену? Как признаться, что мой брак рухнул вместе со всем остальным?

— Он много