Измена. Ты не защитил меня - Энди Дорн

Максим стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку. Руки у него трясутся, лицо серое, как у больного человека.

— Ксюша, пожалуйста, — голос его дрожит. — Не делай этого. Я изменюсь. Клянусь тебе, я стану другим человеком.

Я не поднимаю глаз от сумки.

— Я уволю Викторию завтра же, — торопливо говорит Максим. — Переведу ее в другой отдел, нет, лучше вообще уволю. Ты больше никогда ее не увидишь.

Из ящика комода достаю носки, майки. Мои пальцы цепляются за небольшую коробочку в углу ящика. Открываю ее — там лежит тест на беременность с двумя полосками. Тот самый, первый. Я показывала его Максиму, дрожа от волнения и страха.

— Ксюша, послушай меня! — Максим делает шаг в комнату, но останавливается, видя мой взгляд. — Я понимаю, что совершил ужасную ошибку. Но ведь все люди ошибаются! Я готов делать все, что ты скажешь. Хочешь, мы поедем куда-нибудь? Сменим обстановку? Начнем все сначала?

— Слишком поздно, — говорю я, не поднимая глаз.

Голос мой звучит странно спокойно. Будто весь гнев, вся боль куда-то ушли, оставив после себя только пустоту.

— Не говори так! — Максим подходит ближе, я слышу его прерывистое дыхание. — Никогда не поздно! Мы можем…

— Наш брак умер вместе с нашим сыном.

Слова вылетают сами собой, и я понимаю, что это правда. Абсолютная, горькая правда. То, что было между нами, умерло в тот февральский вечер в темном переулке. Умерло вместе с крошечным сердечком, которое перестало биться.

Максим молчит. Слышно только тиканье часов на стене и мое прерывистое дыхание.

Закрываю сумку на молнию. Звук громкий в тишине комнаты. Оглядываюсь вокруг, но больше мне здесь ничего не нужно.

В углу стоит детская кроватка. Белая, с резными спинками. Смотрю на нее и чувствую, как внутри все сжимается от боли.

— Куда ты пойдешь? — тихо спрашивает Максим.

Я не отвечаю. Не собираюсь говорить ему, что еду к родителям. Он и так достаточно причинил мне вреда. Больше не дам ему такой возможности.

Беру сумку за ручки и иду к двери. В прихожей надеваю куртку, сапоги. Максим следует за мной по пятам.

— Ксюша, не уходи! Пожалуйста! Я был неправ, я сказал глупость! Ты самая прекрасная женщина в мире!

Завязываю шарф, не глядя на него. В зеркале вижу свое лицо — бледное, с темными кругами под глазами. Самая прекрасная женщина. Да, конечно. Поэтому он и спал с другой.

Иду к двери. Максим бросается ко мне, хватает сумку.

— Не пущу! — Лицо его искажено отчаянием. — Я не дам тебе уйти!

Мы стоим, каждый держится за ручку сумки. Максим тянет к себе, я удерживаю свою.

— Отпусти меня, — прошу я тихо.

— Нет! Мы разберемся! Все наладим!

— Максим, отпусти меня.

В моем голосе столько боли, столько усталости, что он невольно разжимает пальцы. Сумка остается у меня в руках. Поворачиваюсь к двери, нажимаю на ручку и выхожу из квартиры.

Дверь за моей спиной закрывается с тихим щелчком.

Максим

Дверь закрылась. Щелчок замка прозвучал, как выстрел в пустой комнате.

Я стою в прихожей и смотрю на дверь. За ней исчезла моя жизнь. Моя жена. Мое будущее. Все, что имело смысл.

Ноги подкашиваются. Опускаюсь на пол прямо у двери, спиной к стене. Руки трясутся так сильно, что я не могу их контролировать.

Что я наделал? Что я, блядь, наделал?

В голове крутится одна мысль: догнать ее. Выбежать на лестницу, поймать у лифта, встать на колени и умолять простить. Но я знаю — бесполезно. В ее глазах я видел не гнев. Гнев можно пережить, переждать. Там была пустота. Как будто я умер для нее. Как будто меня больше не существует в ее мире.

И я заслужил это.

Сижу на полу неизвестно сколько времени. За окном темнеет. Мартовские сумерки ползут по квартире, окрашивая все в серые тона. Встаю с трудом, затекли ноги. Иду на кухню, достаю из шкафа бутылку виски. Дорогой, шотландский. Покупал для особого случая. Какая ирония.

Не ищу стакан. Пью прямо из горлышка. Алкоголь обжигает горло, но не приносит облегчения. Боль внутри только усиливается.

Иду по квартире как призрак. В ванной комнате на полу валяются осколки моего телефона, Ксюша разбила его о стену. Поднимаю кусочки, режу палец об острый край. Капля крови падает на белую плитку. Смотрю на нее и думаю: а что если все кончить? Что если просто… исчезнуть? Как исчез наш сын. Как исчезла Ксюша из моей жизни.

Но нет. Я трус. Слишком большой трус, чтобы даже на это решиться.

Бутылка в руке становится легче. Сколько я уже выпил? Половину? Больше? Плевать. Хочется забыться, хочется, чтобы боль ушла хотя бы на время.

Вдруг замираю у двери спальни, где стоит детская кроватка. Какое издевательство. Ребенка у меня больше нет. Я убил его своим эгоизмом.

Подхожу к кроватке, провожу рукой по деревянной спинке с изображением спящих ангелочков. Внутри лежит крошечный матрасик, одеяльце с вышитыми мишками, подушка размером с мою ладонь. Постельное белье голубого цвета.

Сын. У меня должен был быть сын.

Делаю еще глоток виски. Алкоголь уже не жжет, во рту все онемело.

Рядом с комодом стоят коробки с детскими вещами. Помню, как Ксюша их покупала. Водила меня по магазинам, показывала крошечные боди, шапочки, носочки. Я тогда думал: зачем столько всего? Ребенок же маленький, много ли ему нужно? Но смотрел на ее светящиеся глаза и покупал все, что она хотела.

Открываю первую коробку. Руки дрожат, крышка падает на пол.

Сверху лежит боди белого цвета. Поднимаю его, разворачиваю. На груди надпись голубыми буквами: «Папин сын».

Папин сын.

Что-то ломается внутри меня. Я сжимаю крошечную вещицу в кулаке и рыдаю. Рыдаю как ребенок, как животное. Звуки, которые вырываются из моего горла, не похожи на человеческие.

Папин сын. А папа в это время трахал секретаршу.

Опускаюсь на пол прямо посреди комнаты, не выпуская боди из рук. Достаю из коробки другие вещи. Ползунки с принтом в виде машинок. Распашонка с вышитым мишкой. Крошечные носочки, которые можно надеть на большой палец.

Достаю из коробки плюшевого медведя. Коричневый, мягкий, с добрыми глазами-пуговицами. Помню, где его покупал. Магазин игрушек на Тверской. Принес его домой, а Ксюшка расплакалась от