Крымская война: история - Орландо Файджес
В 1826 году герцог Веллингтон, в прошлом командующий союзническими силами против Наполеона и бывший в то время одним из высших государственных деятелей в британском правительстве, посетил Санкт-Петербург для переговоров об англо-русском соглашении (позднее в 1827 году к Лондонской конвенции присоединилась Франция), которое определяло посредничество между греками и турками. Британия, Россия и Франция согласились призвать к основанию автономной греческой провинции под османским суверенитетом. Когда султан отказался принять их предложения, три державы послали соединенный флот под командованием пламенного британского грекофила адмирала Эдварда Кодрингтона, с инструкциями принудить к принятию резолюции по возможности мирным путем, и пушками в качестве последнего средства. Кодрингтон не был известен как дипломат и в октябре 1827 года он уничтожил полностью турецкий и египетский флоты в Наваринском сражении. Взбешенный этим султан отказался от дальнейшего посредничества, объявил джихад и отвергнул русский ультиматум удалить свои войска из дунайских княжеств. Его неповиновение сыграло на руку России.
Николай уже давно подозревал, что британцы не склонны воевать за греческое дело. Он рассматривал оккупацию княжеств как инструмент принуждения турок, но опасался, что это подвигнет британцев к выходу из Лондонской конвенции. Теперь отвергнутый султаном ультиматум дал ему законный предлог объявить войну Турции без британцев и французов. Россия будет воевать одна ради обеспечения «национального правительства Греции», как Нессельроде написал Каподистрию в январе 1828 года. Царь выслал революционному правительству Каподистрии деньги и оружие и получил от него заверения, что Россия получит «исключительное влияние» в Греции{45}.
В апреле 1828 года русская армия в 65 000 солдат и казаков пересекла Дунай и атаковала по трем направлениям, против Видина, Силистрии и Варны, в направлении дороги на Константинополь. Николай настаивал на том, чтобы присоединиться к кампании: это было его первый опыт войны. Первоначально русские продвигались быстро (земли были полны фуража для их лошадей), но завязли в боях около Варны, где губительные условия дельты Дуная нанесли серьезный урон армии. Половина русских солдат умерло от болезней в течение 1828–29 годов. Прибывающие подкрепления так же заболевали. Между маем 1828 и февралем 1829 годов ошеломляющее количество солдат, 210 тысяч, прошло через военные госпитали, в два раза больше чем численность армии в течение всей кампании{46}. Такие огромные потери не были чем-то особенным для царской армии, где мало заботились о состоянии крепостных солдат.
Возобновляя наступление весной 1829 году русские захватили турецкую крепость Силистрия, за которой последовал город Эдирне (Адрианополь), на расстоянии короткого марш-броска до Константинополя, где уже были слышны пушки близкого русского флота. В этот момент русские могли бы легко захватить турецкую столицу и свергнуть султана. Их флот контролировал Черное и Эгейское моря, у них была возможно получить подкрепления от греческих и болгарских добровольцев, и турецкие войска были дезорганизованы. На Кавказе, где русские наступали одновременно с наступлением на Дунае, они захватили турецкие крепости Карс и Эрзерум, открыв путь для наступления на турецкие территории в Анатолии. Коллапс Оттоманской империи выглядел настолько неотвратимым, что французский король Карл X предложил разделить её территорию между великими державами{47}.
В свою очередь Николай также был убежден в скором конце Оттоманской империи. Он был готов к тому, чтобы ускорить её кончину и освободить балканских христиан при условии привлечения на свою сторону другие державы, по крайней мере Австрию (ближайшего союзника по интересам на Балканах). Пока его войска продвигались к турецкой столице, Николай проинформировал австрийского посла в Санкт-Петербурге, что Оттоманская империя «скоро падет», и предложил, что это было бы в австрийских интересах, присоединиться к расчленению её территорий для того чтобы «опередить людей, которые бы заполнили пустоту». Однако австрийцы не доверяли России и предпочли придерживаться Европейского концерта. Без их поддержки Николай воздержался от нанесения Оттоманской империи смертельного удара в 1829 году. Он опасался Европейской войны против России, объединения против него других держав в том случае, если он нанесет этот удар и еще больше опасался того, что коллапс Оттоманской империи приведет к гонке между европейскими державами за дележ турецких территорий. В любом случае Россия проиграла бы. По этой причине Николай остался при мнении, выраженном его хладнокровным и расчетливым министром иностранных дел: в интересах России сохранить существование Оттоманской империи, но в ослабленном состоянии, отчего бы её способность существовать зависела от России, что помогло бы с продвижением русских интересов на Балканах и черноморском регионе. Большая Турция была более выгодна России нежели мертвая{48}.
Таким образом Адрианопольский договор оказался неожиданно мягок к поверженным туркам. Навязанный русскими в сентябре 1829 года, договор устанавливал фактическую автономию Молдавии и Валахии под русской протекцией. Россия получила несколько островов в дельте Дуная, пару фортов в Грузии и признание султаном перехода к России оставшейся части Грузии, а также закавказских ханств Эривань и Нахичевань, которые были получены от Персии в 1828 году, но в сравнении с тем, что русские могли получить от побежденных турок, это были небольшие приобретения. Две наиболее важных статьи договора обеспечивали уступки Порты, которые были записаны в Лондонской конвенции: турецкое признания греческой автономии и открытие проливов для всех коммерческих судов.
Тем не менее западные державы не доверяли внешним проявлениям русской сдержанности. Договор обошел молчанием движение военных кораблей через проливы, что привело их к мысли, что существует какая-то секретная статья или устное обещание от турок, имевших полный контроль над этим стратегическим водным путем между Черным морем и Средиземноморьем. Западные страхи перед Россией росли с самого начала греческого восстания и договор только подогрел их русофобию. Особенно встревожены были британцы. Веллингтон, в этот момент уже премьер-министр, полагал, что договор превратил Оттоманскую империю в русский протекторат, результат более опасный чем расчленение (которое хотя бы было совершено по общему согласию держав). Лорд Гейтсбери, британский посол в Санкт-Петербурге, объявил (без какой-либо скрытой иронии), что «султан вскоре станет так же послушен приказам царя как сейчас послушны индийские раджи приказам Ост-Индской компании»{49}. Британцы может быть и свели на нет Империю Великих Моголов в Индии, но они были решительно настроены на то, чтобы остановить русских