Так далеко - Сильвия Дэй

Я обдумываю эти слова, наблюдая за языком его тела. Мой гнев подобен огню, но ярость Рохелио обжигает, словно лед, и я чувствую, как холод разливается по комнате. Я убеждаю себя не придавать этому значения. Возможно, он злится не из-за меня, а просто из принципа. В любом случае мне все равно. Если он эмоционально заинтересован в устранении Алекса, как угрозы, мне это выгодно, независимо от его объяснений.

– Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, я тебя уничтожу.

Его полные губы кривятся в усмешке, когда он направляется к выходу.

– А вот и Алия, которую я знаю.

От этой беззаботной улыбки мне становится не по себе, и я начинаю сердиться.

– Мне не нужны подачки, Рохелио. Я не забыла, что Лили знает конфиденциальную информацию, в которую не посвящен даже Кейн. А это говорит о том, что твоя безупречная система безопасности все же не такая уж и безупречная. Ты, наверное, думаешь, что если поможешь мне, то я буду настолько благодарна, что забуду о твоих недоработках.

Рохелио останавливается на полушаге и поворачивается ко мне. Его по-мальчишески красивое лицо становится суровым.

– Алия, это ты позвонила мне. Помнишь? Ты велела мне приехать сюда. Ты могла бы рассказать мне о Галлагере, не вдаваясь в подробности. И я не стал бы спрашивать, потому что это не мое дело, но ты выложила все. Потом захотела потрахаться. И я не возражал. Я уже говорил это раньше: ты хороша в постели. В итоге я остался на ночь. Если теперь ты чувствуешь себя слишком уязвимой, просто признайся в этом. Не пытайся поставить меня на место, где я, по-твоему, должен быть.

– Это самое эгоистичное…

– Заткнись! – рявкает он. – А что касается моей системы безопасности, она неуязвима. Но не только она хранит твои секреты, так ведь? Когда дело доходит до утечки информации, тебе стоит сомневаться не в программном обеспечении, а в своих доверенных лицах.

Я поджимаю губы. Дариус – единственный, кто знает о планируемом строительстве нового исследовательского центра в Сиэтле и о моих инвестициях в строительную компанию, которая этим займется. Как директор «Бахаран-фарма» и семейный адвокат Рамин проверил законность моей доли, но он не в курсе моего плана.

– Как и зачем моему сыну делиться конфиденциальной информацией с женой своего брата? Женщиной, которую мы едва знаем. Нет, она узнала об этом каким-то другим способом.

Мне хочется назвать ее самозванкой, мошенницей, загадкой, женщиной, чьи мотивы пока неизвестны и которой нельзя доверять. Но я больше не буду делиться с Рохелио компроматом на свою семью. То, что он уже знает, достаточно опасно.

– Я могу доказать, что моя система не подвела. А ты можешь сказать то же самое? – Он поворачивается ко мне спиной. – Мне нужно идти.

– Стой. – Я встаю, ненавидя себя за то, что вдруг так остро осознаю свою наготу. Я вызывающе вздергиваю подбородок. Я вернула себе сексуальность, и ничто не сможет отнять ее у меня снова.

Он вопросительно приподнимает брови и удерживает мой взгляд, пока я пытаюсь собраться с мыслями. Многое стоит на кону, и меня охватывает тревога. Я всегда представляла, что если когда-нибудь снова встречусь со своим насильником, то испытаю праведный гнев. Вместо этого мой страх был настолько велик, что я до сих пор чувствую его отголоски.

Кто я?

Борец. Выжившая. И все же при одной только мысли об Алексе я будто внутренне съеживаюсь.

Рохелио снова ухмыляется. Я ненавижу его ухмылку. Она напоминает о том, с каким презрением он ко мне относился раньше. Какого черта я хочу? Какое его отношение успокоило бы меня?

– Послушай, – ухмыляется он. – Не переживай по поводу вчерашней ночи. Я просто хороший парень и помогаю человеку, которого знаю. – Его ухмылка превращается в широкую улыбку, и мне снова становится не по себе. – А теперь я пойду, мне нужно собираться на работу, где мне предстоит провести оперативное расследование.

Он выходит из моей спальни, и я следую за ним. Я наблюдаю, как он пересекает гостиную, его темная фигура выделяется на фоне белоснежного декора.

– Хорошие парни не изменяют своим женам, – бросаю ему вслед.

Рохелио продолжает идти и останавливается только у входной двери, положив ладонь на дверную ручку. Он парень, с которым я иногда трахаюсь, я знаю его много лет, но в то же время – не знаю вообще.

– Если бы ты когда-нибудь потрудилась заглянуть в мое личное дело, то знала бы, что я не женат.

У меня перехватывает дыхание. Он носит обручальное кольцо на безымянном пальце и часто упоминает о жене.

– Ты солгал?

Он небрежно пожимает мощными плечами, вызывая воспоминания о том, каково это – быть прижатой под этим мускулистым телом и чувствовать его движения над собой.

– Недоступность сразу проясняет ситуацию.

Его заявление снова меняет наши взаимоотношения. Будучи женщиной, чья жизнь была разрушена мужем-изменщиком, я не испытываю никакого уважения к неверным мужчинам. Однако мужчина, боящийся серьезных отношений, – это уже вызов.

Дверь закрывается за ним, когда я произношу:

– Спасибо, Рохелио.

– Да не за что, – бросает он в ответ, не останавливаясь.

Безопаснее было бы позвонить Рамину. Мой младший сын ценит семью совсем не так, как другие мои мальчики. Но я не позволю, чтобы мои дети при взгляде на меня испытывали ужас и жалость. Я – опора нашей семьи, и ничто не сможет ослабить мое положение.

Я всегда могу уволить Рохелио, но со своими детьми буду рядом до конца их жизни.

Смотреть, как ты уходишь, – мучительно. Но тебе не следует этого знать, так же, как и причину.

Ты медлишь. Словно читаешь мои мысли и знаешь, что часики тикают, отсчитывая минуты до того момента, когда мне тоже придется уйти. Навсегда.

– Я вернусь поздно, – напоминаешь ты, когда мы подходим к входной двери. – Сегодня вечером мальчишник.

Твой рюкзак ожидает тебя на приставном столике в небольшом коридоре пляжного домика. Тебе приходится ездить из Гринвича в Фордхем, но ты делаешь это ради меня, так как я не хочу рисковать, чтобы нас видели вместе в городе. Не потому, что я тебя стыжусь – мой стыд только мой, а потому, что боюсь.

Моя мать где-то там, и она не должна знать о тебе. Как бы я ни была напугана, когда опустошила ее банковские счета, за твою безопасность я боюсь намного больше. Моя мать гордилась мной, когда я взяла деньги,