Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

– Смотрите внимательнее! – потребовал Штайнер.

Штайнер сгибал и разгибал шестигранный медный штырь, я не успел заметить, откуда у него, скорей всего, из оптической лаборатории.

Уэзерс снова склонился над сканером.

Или из библиотеки.

Штайнер сгибал штырь, разгибал штырь. Наверное, штырь из старого фазокорректора. Или DAC-фильтра. Или из биоскопа. От биоскопа. Составная часть биоскопа, Шуйский отрешенно сидел на медицинской кушетке. Я хотел уйти, но понимал, что уйти не получится, я тут не для того, чтобы уйти.

– А что с костью? – спросил Уэзерс. – Обрубок… Это… Он инкрустировал в кость… Что это?! Иглы?!

Уэзерс поглядел на меня.

– Это… Это, скорее всего… некий эксперимент… – пояснил я. – Или шутка.

– Эксперимент? – переспросил Уэзерс. – Шутка?! Что происходит, Штайнер?!

Штайнер потрогал голову штырем. Уэзерс потрясенно поворачивал палец в сканере, непонятно было, что он хочет в этом пальце найти.

– Уэзерс, у вас что-нибудь есть… я… я несколько в последние дни… утомлен…

Уэзерс достал из холодильника серебристую пластиковую банку, протянул Штайнеру.

– Адаптивное, – пояснил Уэзерс. – Не больше двух капсул, пожалуйста, это старое средство, крайне эффективное…

Штайнер бросил штырь на пол, взял банку.

– Может, вы все-таки объясните? – спросил Уэзерс. – Что случилось? Палец не выглядит оторванным, скорее ампутированным… И… где ноготь?

Штайнер вытряхнул на ладонь три капсулы, проглотил, сунул банку мне. Банка пахла сладким.

– Ногтя не было, – неуверенно произнес Шуйский. – То есть не было на пальце… на своем месте… Но в целом он там был… на аппарате…

Штайнер прожевал капсулы, поморщился.

– Палец… это намек на Сонбати? – спросил Уэзерс. – Но Сонбати, насколько я помню, потерял все-таки мизинец…

Штайнер жевал, странно, словно капсулы прилипли к зубам, двигая челюстями.

– Все-таки где ноготь? – спросил Уэзерс.

– Я… не стал его отклеивать… – ответил Шуйский. – Не смог, если честно… Видите ли, доктор… Этот палец найден при весьма… при весьма…

Штайнер сбился.

– Возмутительных обстоятельствах, – помог я.

– При абсолютно… – прошептал Шуйский. – При абсолютно возмутительных.

– Палец, найденный при возмутительных обстоятельствах? – уточнил доктор.

Штайнер кивнул.

– А где сам… владелец… то есть обладатель… бывший хозяин? – спросил доктор. – С ним, надеюсь, все в порядке?

– Не знаю, – ответил Штайнер. – Последний раз сенсоры определили его в четвертом кессоне, это западная аппарель. Однако, сами понимаете, вблизи актуатора сенсоры не всегда… не всегда можно им верить… А сейчас еще спрайты… Скорее всего, сейчас он в Объеме. Там работает смена…

Штайнер потер виски.

– Вы полагаете, эпизод? – спросил Уэзерс.

– Не исключено… А что это еще может быть?!

Уэзерс посмотрел на меня.

– Все в порядке, доктор, Ян с нами, – успокоил Штайнер.

– Да, я уже понял…

Я открыл банку. Она была заполнена красно-белыми капсулами. Лакрица, вспомнил я. Пахнут лакрицей.

– Вы нашли палец в Объеме? – уточнил Уэзерс.

– К счастью, нет… В библиотеке…

В тиши глубоких вод.

Штайнер отобрал у меня банку, принял еще одну пилюлю.

– А почему вы сомневались, что это палец именно Уистлера? – спросил Уэзерс. – И почему сам он не обращался в медчасть?

Штайнер промолчал. Шуйский тоже. А я не знал, что сказать.

– Отправьте за ним дежурную группу, – посоветовал Уэзерс.

Штайнер сунул банку Шуйскому, поднял штырь, согнул, разогнул. Если он так продолжит, то сорвет кожу на ладонях.

– У нас есть протоколы безопасности, – напомнил Уэзерс. – Думаю, их стоит соблюдать… Не мне вас учить, Курт.

– Сейчас я не могу соблюдать протоколы, – ответил Штайнер. – Обстоятельства, при которых был обнаружен предмет… часть…

Штайнер кивнул на палец, свернул штырь в кольцо.

– Эти обстоятельства…

Штырь сломался.

– Отправлять дежурную группу не лучшая идея, – закончил Штайнер. – Мы должны решить этот вопрос самостоятельно.

– Самостоятельно… Но почему?

Уэзерс с тоской оглянулся на оранжевый медбокс, стоящий в углу. На семнадцатой станции в таком хранились реанимационные наборы.

– Возможно… – Штайнер поморщился. – Возможно, нам придется иметь дело с определенной… степенью неадекватности.

– Разумеется! Если это эпизод…

– Это не эпизод! Если это эпизод, то все гораздо проще, но я боюсь, что это не так…

Я не видел Штайнера в таком состоянии. Думаю, ему хотелось плакать, лицо задвигалось в подходящих для слез местах, Штайнер стал трогать себя за лицо, словно пытаясь его успокоить.

– Возможно, не стоило это начинать… – сказал Штайнер. – То есть наверняка не стоило…

Уэзерс косился на меня.

– Что все-таки предлагаете? – сощурился Уэзерс.

– Нам придется спуститься, – сказал Штайнер. – Не вижу других вариантов.

– Это разумно… Человек в пограничном состоянии может быть опасен, в том числе для окружающих.

– Вам, доктор, тоже, к сожалению… – указал Штайнер. – Придется спуститься с нами. Могут понадобиться ваши… определенные навыки… и спецоборудование. Вы, надеюсь, понимаете?

Уэзерс кашлянул.

– Я понимаю… Но вы уверены, что… оборудование действительно понадобится?

– Вы же видели палец! Вы же его видите?

Штайнер снова указал на палец в сканере.

Уэзерс направился к оранжевому боксу.

– Ян, хочу тебя спросить… спросить… – Штайнер, похоже, смущался. – Ты же спасатель, так?

– Так…

– Приходилось ли тебе спасать кого-нибудь, скажем так… – Штайнер обернулся на Шуйского, но тот посторонне пожал плечами, отчего Штайнер принялся проверять карманы костюма. – Спасать против воли, если так можно выразиться… спасуемого…

Хорошее слово, подумал я. Спасуемый.

– Неоднократно, – сказал я. – Более того, практически всегда никто не хочет спасаться. Когда человек не хочет спастись, применяют несколько стандартных процедур, например, таких…

Я дотянулся до Шуйского.

Пока Шуйский поднимался с пола, Уэзерс вернулся от оранжевого бокса с другим боксом, малым, малый оранжевый бокс удобно висел на поясном ремне доктора. Штайнер проверял карманы комбинезона.

– Если спасуемому грозит серьезная опасность, приходится действовать экстренными, порою форсированными методами…

Пока Шуйский поднимался, Штайнер достал из кармана бумажный самолет.

– Думаю, Ян, твои профессиональные навыки могут нам пригодиться…

Шуйский отошел подальше. Штайнер расправил бумажные крылья, хотел запустить самолет, замахнулся, передумал, спрятал обратно в карман.

– Ян, а что… что он делал в четырнадцатой лаборатории? – негромко спросил Штайнер.

– Аэродинамические опыты, – ответил я.

– Аэродинамические опыты…

– Лучше не медлить, – заметил Уэзерс.

Мы вышли из медчасти, направились к лифту. Шагали быстро, Штайнер и Уэзерс сосредоточенно молчали. Уэзерс то и дело поправлял медбокс. Шуйский хлюпал носом и кряхтел. Я шагал последним.

Штайнер вызвал лифт с помощью персонального идентификатора.

– Аэродинамические опыты имеют большое значение. Я в детстве тоже занимался такими опытами, меня, прежде всего, интересовала форма. В полете главное форма, чтобы понять это, достаточно посмотреть на эволюцию летательных аппаратов. Их форма становилась совершеннее и, заметьте, все дальше уходила от природных образцов, стремясь к некоему абсолюту. Возможно, мы были близки к идеальной форме, в нескольких шагах от прорыва, но случилась энергетическая революция, баланс сдвинулся, мы перестали взаимодействовать с пространством, мы стали его разрывать…

Рассказывал Штайнер, я понимал зачем.

Лифт шел долго, остановился, стены кабины втянулись… не заметил куда, мы оказались в необычном помещении, раньше я никогда в таких не бывал. Мне показалось, оно походило на металлический конус, впрочем, это мог быть оптический эффект. Много железа везде, по сторонам, под ногами, над головой, и пахло железом, я понял, что еще не видел столько железа на Регене, а здесь железо, сверху свисали цепи, сотни цепей, вокруг и вдоль стен стандартные грузовые боксы, много. Рабочие комбинезоны были подвешены к цепям, цепи поднимались в высоту, терялись в сумраке, костюмы высшей защиты шевелились в волнах восходящего сквозняка.