Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

– Мне снились стены, – повторила Мария. – И гора. Белые стены вокруг белой горы.

Я осторожно взял ее за рукав, и мы двинулись обратно.

Мы шагали по галерее в обратную сторону, впрочем, я не был уверен, что наверняка в обратную – снег успел укрыть наши следы, когда мы вышли из синего коридора на галерею, инерционный барьер был справа, однако, когда я про это сказал, Мария принялась утверждать, что барьер располагался слева, я не стал с ней спорить. К тому же в путеводителе указывалось, что галерея проходит вокруг всего Объема, так что даже если мы шагали неправильно, заблудиться было невозможно, рано или поздно мы вернулись бы к синему коридору.

Я чувствовал, как замерзли щеки, и видел, как побелели уши у Марии, я посоветовал ей прикрыть их ладонями.

Галерея тянулась, из-за размеров Объема казалось, что мы шагаем прямо, не отклоняясь, вперед, вперед. Иногда я смотрел в его сторону, он все так же прятался в тумане.

– Лучше не бежать, – сказал я.

– Я знаю, бежать нельзя.

Мы не побежали, мы продолжили путь, вышли к скамейке, здесь было тепло.

Мария сняла валенки, но возле стены их не оставила, взяла с собой, сунула под мышки, пояснила:

– Понравились, хочу себе забрать. Я поговорила со Штайнером, на следующей неделе начнем монтировать морозильник…

– Морозильник? – не понял я.

– Для червей Вильсона. Будем вымораживать, это старинный испанский метод. Валенки весьма пригодятся.

Мария постучала затвердевшими валенками.

– У тебя же эти… перрилюсы, кажется.

– Перрилюсы?

– В банке.

Мария потерла лоб валенком.

– В них и спать хорошо, – посоветовал я. – Можно сутки проспать и не заметить.

– Теперь буду в них спать.

Мы пошагали по коридору. Голова… Странное ощущение.

Мария заглянула в путеводитель.

– Мы… мы здесь. Кажется…

Мария повела пальцем по странице.

– После лифта мы повернули… в синий коридор, так?

– Так.

– Это синий коридор?

Я указал на синюю полосу на потолке.

– Значит, ошиблись уровнем. Проскочили ниже. Кто это понастроил, никакой системы… Или выше.

Мария пнула стену. У синхронных физиков собственные представления об устройстве помещений.

– Мы идем по коридору полчаса. – Мария привалилась к стене. – Это километра два, не меньше… И никуда не вышли… Ты помнишь, когда мы свернули с галереи?

– Это может быть кольцевой коридор, – предположил я. – Из-за расстояния мы не замечаем кривизны и ходим по кругу. Обычное дело, в тайге такое часто случается…

Я стоял рядом с Марией. У синхронных физиков действительно свои представления. Я не помнил, когда мы свернули.

– Мы не в тайге, – сказала Мария. – Зачем здесь кольцевой коридор?

– Да кто их знает? Ошибка проектирования. У меня знакомый на Марсе работал, там по ошибке строительные боты построили восемнадцать лишних жилых блоков. Здания по шесть подземных уровней – с окнами, но без лестниц. Так что и здесь вполне может быть кольцевой коридор – комплекс-то огромный. О чем «Книга непогоды»?

– Что?

У Марии красивый подбородок. И глаза.

– «Книга непогоды», о чем она?

– Чем-то похоже… – Мария огляделась. – Отдаленно напоминает «Бездну»… Герою с юности не дает покоя мысль о причинах одиночества человечества. И однажды он приходит к выводу, что это не одиночество, это предложение. Простор. Место шага. Вселенная пуста лишь потому, что ее должны заселить мы. Но есть одна проблема…

Нас не хватит. Пространство слишком велико. Заполнить его не получится. Но сделать это необходимо. Главный герой убежден в своей правоте и разворачивает кампанию по отмене правила о запрете репликации живых существ вообще и разумных в частности. Он привлекает на свою сторону философов, духовных лидеров, социологов и первопроходцев, но Совет неумолим – репликация носителей разума недопустима, это неизбежно создаст огромное количество трудностей, и не только этических, но и сугубо технических. Репликация живого организма – процесс сам по себе сложнейший, хотя бы потому, что живое пребывает в непрерывном движении, и получить абсолютную копию живого посредством деформации Марло не представляется возможным. Тогда герой предлагает осуществлять репликацию в состоянии клинической смерти. Для этого он предлагает использовать технологию эвтаназии, применяемую и отработанную при гиперпрыжках.

Однако и на это Совет не дает одобрения. Герой настойчив, он продолжает борьбу, но постепенно энтузиазм его гаснет, энтузиазм его тает.

Много лет спустя, герой, уже немолодой человек, окончательно отказывается от замыслов своей молодости и отправляется в путешествие по фронтиру. После очередного вектора случается незначительный дамп навигационной системы, пока навигаторы корректируют курс, герой бродит по кораблю и совершенно случайно находит отсеки, заполненные стазис-капсулами. В капсулах люди, в одной из них он обнаруживает штурмана из соседней каюты, и еще одного штурмана из соседней каюты, и себя самого. Выясняется, что под прикрытием эвтаназии давно осуществляется негласная репликация землян. Во время каждого гиперпространственного вектора с человека снимается неживая копия, которую впоследствии воскрешают в новых мирах. Негласная экспансия. Великий посев. Адастра в своем максимальном проявлении.

– Сильная метафора, – сказал я. – Вселенная засеивается мерзлым зерном, космос заселяется мертвецами. Живое в неживое, неживое в живое для заполнения неживого, нездоровая рекурсия, однако. И в чем-то неотразимо подлинная…

– Это фантастическая книга, – пояснила Мария. – Они редки в наши дни, но иногда еще появляются, в основном на периферии. На Дите, например, их любят. Вопросы, смешные лишь на первый взгляд.

– Зачем непременно заселять Вселенную? – спросил я. – Почему это необходимо?

– Не знаю… Герой «Непогоды» считает, что это одна из форм приближения к бессмертию, а бессмертие – это истинная цель, всегда. Спорно, но не это интересно…

– Не смущает, что бессмертие возникает за счет мертвецов? – спросил я.

– Мы все мертвецы… технически. С каждым вектором степень присутствия мертвеца увеличивается… В конце герой… я о «Книге непогоды»… задается вопросом, есть ли смерть зло… Для нас смерть – безусловное зло, получается, что, путешествуя меж звезд, мы каждой VDM-фазой умножаем количество зла во Вселенной. И в себе самих… А проверяются ли экипажи дальних звездолетов… они ведь умирали уже десятки раз, некоторые – сотни. Или тысячи… И всякий раз барьер Хойла…

Мария закрыла глаза.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – осторожно спросил я.

У Марии шишка, у меня нож, шишка и нож, я вдруг стал размышлять – находились ли они в карманах изначально или возникли после.

– Могу поспорить, это Уистлер. – Мария села на пол. – Это он.

– Что он? – не понял я.

– Все подстроил. Просчитал, что мы обязательно пойдем к актуатору, это не сложно предвидеть… И приготовил сюрприз, напихал в карманы шишек и пуговиц… то есть ножик… Я тебе рассказывала про своего брата, он служил «призраком»? Тут наверняка есть такой же дежурный призрак, пугало, ходит, по лестницам, пугает несведущих… Какой-нибудь… Шуйцев! – вспомнила Мария.

– Шуйский, – поправил я.

– Да, Шуйский-Леворучкин… Кстати, ты заметил, что и Шуйский, и Штайнер на одну букву?

Я быстренько взглянул – Мария это серьезно или тоже решила меня разыграть.

– На одну, – сказал я. – И что?

– Синхроничность, – загадочно прошептала Мария. – Это… это, вероятно, она.

– Нисколько, – возразил я. – Фамилии на «Ш» до сих пор одни из самых распространенных в мире. Шмидт, например, или Ши. Так что даже не совпадение. Тебе не кажется, что мы все-таки заблудились?

Мария обернулась в сторону, откуда мы пришли.

– Разве можно здесь заблудиться? В прямом коридоре нельзя заблудиться… Хотя о чем это я… Да… Послушай, Ян, я хочу спросить… Ты говоришь, что служба экстренного спасения контролирует всех туристов, так?

– Не совсем. Не контролирует, а страхует. Обеспечивает безопасность, для их же блага… А то всякие случаи приключаются, застревания, отравления, обморожения часто. Обморожения весьма популярны, многие к ним стремятся.