Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич

Уистлер растер ладонями пару печенюшек, рассыпал крошки.

– Барсик! Иди сюда!

Барсик снова не отозвался, и мы отправились на поиски. Я предложил искать вместе, но Мария тут же заявила, что она ничуть не боится какой-то там искусственной пантеры, и нам следует разделиться – так мы обнаружим ее быстрее, не болтаться же в трюме до вектора? Разделились – я вдоль правого борта, Мария вдоль левого, Уистлер по центру.

У правого борта пахло сыростью, мхом и грибами. Я шагал, стараясь глядеть под ноги, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Вблизи от прочного корпуса тишины уже не было, я слышал работу машин корабля, слышал далекий гул и глухие удары, словно «Тощий дрозд» шел через град, словно по внешнему корпусу били куски мирового льда. И Барсик. Зачем-то сбежал.

Я подумал, что на всякий случай стоило вооружиться чем-нибудь, искусственные животные… я не смог вспомнить, сильные они или нет. Зачем их делать сильными? Они же не занимаются охотой, им не нужна ни скорость, ни реакция, вряд ли они могут противостоять человеку…

Я шагал, касаясь рукой пластиковых боксов. Тысячи, десятки тысяч одинаковых серых кубов от кормы к носу, справа, слева и пять ярусов вверх, тут не пантера, тут слон может потеряться…

А если Барсик действительно спрячется в боксе? Неожиданная мысль. Почему нет… Вряд ли он настолько умен, но… Инженера трюма нет, боксы перед стартом он не проверил, вдруг какой был открыт? Пантера заглянула в него, привлеченная… Чем-то привлеченная, забралась в бокс, старт, крышка бокса захлопнулась, все.

В трюме десятки тысяч боксов, в одном из них спит синтетическая пантера…

Зачем, кстати, синтетическую пантеру подвергают эвтаназии перед вектором?

Я остановился.

Впереди боксы, за спиной боксы, везде, я не удержался и открыл ближайший. В нем были книги. Мария права, везут книги зачем-то…

Разные. Много. К. З. Боле, «Некоторые отклонения», С. Звоннец, «Собрано явно», «Тетрабиблос» Птолемея, «Благодать дома» Керна, книги корешками кверху, в каждом боксе плотно уложено штук по триста, причем, как я отметил, и старые издания, и новоделы, легко отличаемые по оранжевому маркеру. Пахнут книгами.

Я проверил еще пять боксов, и справа и слева. Книги. Книги. Книги, никаких пантер. «Тощий дрозд» шел на Реген, груженный овцебыками, капибарой, строительными роботами, оборудованием для синхронной физики, книгами. Реген собираются заселить овцебыками и застроить библиотеками, получится чрезвычайно приятное местечко.

В шестом ящике неожиданно обнаружились не книги, а пчелы. Зеленый улей. Действительно улей, Кирилл с семнадцатой станции держал пчел, любил жевать соты и пить перед сном кислую пузыристую медовуху. Я понюхал. Пахло воском и медом, точно пчелы. Кому-то на Регене нужны пчелы, регенский мед…

Пчелы меня озадачили. И книги, но пчелы сильнее. Я открыл еще несколько боксов – пчелы. Одинаковые зеленые ульи.

Смех. Слева. Я осторожно закрыл бокс с ульем и двинулся на смех.

В центре трюма грузовые боксы размещались иначе, не как у бортов. Если у бортов боксы поднимались в несколько уровней, то здесь было больше свободного пространства, боксы располагались в один ярус, я издали увидел Уистлера, он сидел на боксе, опять курил, а еще читал и посмеивался. Я подошел.

Ант. Маслов, «Ошибка выжившего».

– Нашел? – спросил я.

– Что? – Уистлер не отрывался от книги. – Нет… Поразительной силы сочинение, вот послушай… «Импринт уровня практически всегда соответствует семантической связанности ортогональных функций…». На полу валялась, поднял…

Уистлер хмыкнул.

– Знаешь, синхронисты чувствительны к таким вещам, если они видят лежащую на палубе книгу – обязательно поднимут, мимо не пройдут. Это не обсцессии, это… некоторые особенности поведения. Так вот, я подобрал – и… «Ошибка выжившего»!

– Не знаком, – признался я.

– Да, это понятно, кто такую галиматью читает… – Уистлер стряхнул папиросный пепел. – Порой мне кажется, что некоторые книги написаны не людьми… Надо обсудить это с Марией, кстати. Знаешь, раньше пользовались популярностью состязания по сепарации искусственных систем, требовалось на скорость определять, кто твой собеседник – человек или алгоритм… Мой учитель был многократным победителем, он предлагал собеседнику сочинить стихотворение, алгоритмы делали это блестяще… А вдруг это происходит до сих пор… «Рассеяние Т‐матрицы неизбежно приводит к коллапсу смыслового спектра…» Звучит! А ты, значит, в Большом Жюри?

– Откуда…

Я замолчал. Наверняка Уистлер просчитал меня с первой секунды, он же синхронный физик, видит насквозь.

– Все просто – Маша сказала, что ты егерь, – объяснил Уистлер. – Егеря на Регене… не самая востребованная профессия, значит, ты летишь туда не по делам. А что там делать не по делам нормальному человеку?

– Природой любоваться, – предположил я.

Уистлер дымил, поглядывая в книгу.

– Там нет природы. Пустыня, переходящая в тундру, тундра, переходящая в лесотундру, унылые безжизненные реки. Ни гор, ни водопадов, все плоско и серо-зелено. Чтобы не отвлекало от синхронной физики. Так что ни одному нормальному человеку не придет в голову любоваться природой Регена.

Уистлер погасил окурок о бокс и тут же достал папиросную машинку.

– А следовательно, ты в Большом Жюри, – заключил Уистлер.

Я промолчал.

– Да это не тайна. – Уистлер принялся крутить колесико папиросницы. – Я сам попросил собрать Жюри, так что это… не тайна.

Из машинки выставился слегка сплющенный бумажный цилиндр, Уистлер понюхал его, секунду колебался, затем вытащил зубами.

– Я в детстве мечтал попасть в Большое Жюри, – признался Уистлер. – Представляешь?

– Зачем?

– Как зачем? Большое Жюри решает самые сложные проблемы, самые важные для Земли… Тебе повезло.

Я услышал в голосе Уистлера зависть. Похоже, он действительно завидовал.

– А Барсик мог забраться в бокс? – спросил я.

– В бокс?

Уистлер посмотрел на бокс, на котором сидел.

– Ты думаешь, он забирался в бокс? – спросил Уистлер. – В принципе…

– Зачем-то он ведь сбежал…

Искусственные животные сбегают. Интересно.

Уистлер поджег папиросу. Я думал, что поджигать их надо с конца, но Уистлер поджег посередине, так что половина отгорела, свалилась на палубу и задымила, и Уистлер задымил, дыма стало много, так что я слегка отступил, понятно, что курение мне не подходит.

– Ты слышал про бег? – спросил Уистлер. – С Земли бегут животные, пробираются на корабли – и в космос.

Я взглянул на Уистлера с недоверием.

– Это правда. Бегут. Карантинная служба работает без отдыха – снимают с грузовых рейсов всякую живность.

– Крыс? – уточнил я.

– Если бы… Лисы, волки, кенгуру, все лезут и лезут. Вомбаты, оцелоты… Ты думаешь, почему со стартом протянули три часа?

– Инженер трюма…

– Потому что ловили марала!

Некоторые люди врут очень складно, особенно синхронные физики. А уж о чувстве юмора синхронистов…

– Марала?

Я никак не мог понять – шутит Уистлер или нет?

– Я серьезно. – Уистлер попытался быть серьезным. – Семилетнего марала! Секача… или как там у маралов… Я сам спускался посмотреть, как они тут бегали, марал в одну сторону, карантинная служба в другую. А в итоге пришлось отключать гравитацию – чтобы марал всплыл. Так и взяли. Одного инженера сильно ушибло копытом.

– Как марал пробрался на корабль? – спросил я. – Это же невозможно.

– Да, невозможно… – согласился Уистлер. – Лиса или волк… это еще объяснимо. Но марал…

Может, Барсик охотится тут на марала? Взял след, самого марала нет, а охота продолжается.

А где Мария?

– Чем объяснить сам бег, кстати, толком никто не знает, – рассказывал Уистлер. – Сойер считает, что это общее свойство живой материи – стремление к экспансии. Жизнь неосознанно стремится к распространению, захвату новых ареалов… Барсик!

Эхо.

– Барсик! – позвал я. – Иди сюда!

Но Барсик показываться не спешил, скрывался в боксах. Возможно, на протяжении вектора он увидел сову. Или что там видят пантеры в смерти.