Ронин (СИ) - Путилов Роман Феликсович

Локация — Деревня Журавлевка, Городской сельский район.

— Стой! Проезда нет! — на дорогу, наперерез самосвалу, шагнул невысокий парень в ватных штанах, телогрейке, с, кустарно пришитым воротником из искусственного меха, и серых, подшитых валенках. В подтверждение его слов, за ватной спиной подрагивал на ветру, металлический шлагбаум, синего цвета, с аналогичной табличкой. Блин. При вечернем посещении Журавлевки я эту преграду не заметил. Вот бы покрутились бы мы с Софьей, если бы на обратном пути уперлись бы в опущенное заграждение.

Хмурый, после вчерашнего, Дима, облаченный в такую-же телогрейку, только без воротника, высунул голову в боковое окошко и буркнул нелюбезно:

— Ты что под колеса бросаешься, это же машина, она дебилов не гладит, а давит.

— Говорю вам, проезд закрыт. — парень на «дебила» не отреагировал, видимо вчера тоже травился спиртным.

— Мы на ферму, за мясом едем, поднимай свою палку.

— Ничего не знаю. Если на ферму едете, то должен быть пропуск, или платите пять тысяч за порчу дороги.

— А тебя кто уполномочил деньги за проезд собирать? — не выдержал я: — Это, вообще-то рэкет называется. Эту дорогу еще при советской власти построили, и ты здесь никто и звать тебя никак.

— Я про советскую власть ничего не знаю, но этим летом мы отсыпку дорог делали, на деньги колхоза, так что, это наша дорога. Нет денег — валите отсюда, все равно там дальше ничего нет.

— Ну что будем делать? — Дима повернулся ко мне и зло зашипел: — Я этим козлам платить не буду! Никогда и никому не платил…

— Да и хрен с ними. — я откинулся на сиденье: — Разворачивайся, поехали в город. До Левобережного РУВД меня подбрось только.

На крыльце РУВД я увидел небывалое явление — довольный и улыбающийся Виктор Брагин курил дорогую американскую сигарету.

— Ты разбогател что ли? — я ткнул приятеля в бок.

— О, Паша, здорово. — опер потащил меня за угол: — Прикинь, на меня представление в Москву отправили, начальник розыска первый руку жмёт.

— Ты не расслабляйся, а то отправят к чёртовой маме, где у вас самое страшное отделение? На Торфяных болотах? Слава она такая, вещь, капризная. Я тебе тут новое дело притащил в клювике, но надо тщательно поработать.

Последующие два часа героический оперативник Виктор Брагин бегал с бумажками между своим кабинетом и комнатой Информационного центра, таская туда запросы, но из районного управления внутренних дел я вышел, обладая достаточной информацией для дальнейшей работы.

Во-первых, в адрес газеты «Советская Сибирь» с копиями Прокурору области, Главе администрации области и предприятию Областные сети ушло заявление реально существующей жительницы деревни Журавлевка, что ветеран труда, лауреат областных конкурсов, а ныне пенсионерка, на семьдесят пятом году советской власти вынуждена влачить свое существование, потому, что приобретенный много лет назад колхозом трансформатор оказался вдруг частной собственностью, причем новый владелец не может его эксплуатировать. Письма ушди по адресатам, сброшенные рукой неизвестного в вязанной перчатке в почтовый ящик на окраине города, а я приступил к изготовлению из красных корочек, бумаги, клея, ножниц и наборного комплекта для изготовления штемпеля печати я соорудил удостоверения инспектора учреждения Облархстройнадзор с моей фотографией. Конечно, оттиск печати на фотографии вышел так себе, но если не приглядываться, то будет вполне ничего.

Тот же день. Общежитие завода «Знамя борьбы».

— Здравствуйте. — я шагнул через порог комнаты, расположенной на третьем этаже рабочего общежития коридорного типа и поморщился — в комнате смердело грязными трусами, носками и прочей гадостью. На застеленных суровыми, серыми одеялами, кроватях, за столом, сидели три мужика и недобро смотрели на меня. И я понимал причину их неприятия — один из жильцов держал в синей от татуировок, руке, бутылку «Русской» с криво наклеенной этикеткой, чей путь в этот мир, однозначно начался не на вино-водочном комбинате.

— Прохоров Михаил Ильич здесь проживает?

— А ты что, мент что-ли? — татуированный отставил бутылку и поднялся, тяжело опершись на стол, так, что жалобно звякнули разномастные стаканы.

— Нет, я из областного архстройнадзора. — я показал удостоверение.

— Ахр… чего? — скривился мужик.

— За состоянием домов следим. Ширяева Антонина Иосифовна вам кем приходится?

— Бабка моя, покойница. — покачнувшись, сел Прохоров и перекрести лом: — Царство ей небесное. А что?

— Ничего, кроме того, что дом ваш, что от бабки остался, ветшает, без присмотра, скоро аварийным будет признан. А аварийные дома подлежат сносу, так как представляют опасность для населения. Вы собираетесь своим наследством заниматься, или нет? Мы вчера там были с проверкой, дом еще вполне можно в порядок привести. И земля же, опять, у самого города. Не нужен вам, отремонтируйте, и дачникам продайте.

— И что, Михалыч вас на территорию запустил? — недоверчиво скривился мой собеседник.

— А куда бы он делся, мы, вообще-то, из областной администрации, как никак.

— Вы из областной, а меня, к примеру, не пускают. Я три года назад, как освободился, туда приехал. Ну понятно, что там в деревне. С этим делом нормально обстоит, и я пьяный погрузчик на ферме запорол. Так Михалыч меня сказал не пускать, и документы, чтобы я дом переоформил на себя, не дает. А я здесь, на койке-месте обитаю, а еще сейчас зарплату не платят, четвертый месяц…- мужик смахнул слезу с ресницы: — Он, вообще, я слышал, городских не жалует, в родительские дома не пускает. У него там местных пацанов человек десять организовано, так они, как псы, любую команду Михалыча выполняют. Говорят, в том годе, Петруху Галкина, что грозился в суд подать и прокуратуру, его гаврики на болото отвезли и там притопили. Участковый приехал по заявлению бабы Петькиной, покрутился, а потом обратно уехал и больше туда носу не кажет. Если что-то надо, он Михалычу по телефону звонит, и тот ему сам все привозит.

Мужик прервался, разлил остатки водки по стаканам, под довольное ворчание собутыльников, выпил, поморщившись, и зажевав отраву морщинистым соленым огурцом, продолжил.

— и вообще, председатель, я слышал, план имеет, всю деревню под себя подгрести. Он местным работу не дает, только трактористу и бригадиру, остальных на вокзале набрал, так они у него почти за бесплатно работают, за выпивку и жратву. Так что, все очень грустно в Журавлевке. Нехорошо там, совсем нехорошо.

Глава тринадцатая.

Циничное поведение.

Январь 1994 года.

Вчера вечером мы с Виктором Брагиным, совершили, на языке «приказа с двумя нулями», краткий оперативный контакт по телефону, в процессе которого я «слил» оперу информацию оперативного характера, что некий Михалыч, маскирующийся для вида председателем колхоза, организовал в пригородной деревне Журавлевка банду из десятка молодых людей, которые совершают отжим имущества у граждан, грабят проезжающие мимо фуры и частные автомобили, убирают свидетелей, в частности, убили и утопили в болоте некоего Петра Галкина после того, как последний собрался сообщить органам власти о противоправной деятельности Михалыча.

Завтра-послезавтра информация от опера Брагина попадет в общий массив данных, еще через пару дней дойдет до Сельского РУВД, по территориальности, а через недельку за Михалыча и его ребят возьмутся плотненько. В сельской местности, штаты милиции, в отличие от городских отделов, штаты укомплектованы, а вот заявлений поступает мало, вот и вынуждены сельские опера отрабатывать любой сигнал, а тут банда, разбои, грабежи, вымогательство, и, в качестве розочки на торте — убийство.

Если бы меня спросили и дали времени побольше, я бы задержал парочку парней из этой деревни за преступление, совершенное где-то в городе, к которому они, точно, не имеют никакого отношения, попытал бы их на причастность, пытаясь понять, кто из задержанных пожиже духом, кого можно заговорить и «поколоть». Если не нашел такого типа, через некоторое время повторил бы попытку. Из десяти человек, как в украинском партизанском отряде, хоть один, да предатель, обязательно найдется, не в древней Спарте же они живут, а в Журавлевке. И потянется ниточка, постепенно завязывая всех в тугой узелок, который и должен выйти на Михалыча. А если ниточка потянется, и пойдут «раскрытия», то Витя Брагин будет в большом плюсе. В конце текущего месяца позвонит заместитель начальника уголовного розыска Левобережного районного управления своему коллеге в Сельский отдел и строго спросит, сколько преступлений было раскрыто по информации нашего сотрудника, и пойдут плюсики Вите в личный показатель работы, и опять он будет молодец. Так, глядишь, и до начальника розыска Торфяного отделения дорастет, а оттуда сбежит в управление по городу или области, и появится у меня в высоких милицейских структурах хороший… А вот хренушки вам, дорогой товарищ Громов, никто у вас не появится. Человек, когда увольняется или уходит на пенсию, то для бывших коллег он, как будто, умирает — при встрече улыбаются, но за помощью уже не обратишься, потому, что ты уже не в системе, ты уже чужой. Вчера был своим, а сегодня ты чужой, и, по-другому, очень хрупко и ненадежно. Сейчас условный Виктор, с радостью, выполнит несложное поручение или просьбу за бутылку хорошего коньяка, а лучше три бутылки водки, но со временем ваши отношения перерастут в отношения русских князей и ранних татаро-монголов — ты просто становишься обязанным платить ясак. Да и если Витя пойдет в гору, то его услуги цена его услуг станет гораздо дороже, а качество выполнения, напротив, упадет.