Переезд (СИ) - Волков Тим

— Что, все уехали, что ли? — опуская наган, растерянно произнес Бурдаков. — А девчонка? Что же, они ее забрали с собой… или…

А вот это был вопрос!

Виновато вздохнув, Алексей Николаевич искоса посмотрел на доктора:

— Иван… ты ж все тут знаешь…

— Знаю! — встрепенулся Иван Павлович. — Не думаю, чтоб они далеко от дороги… Идем!

Если б уже был бы май, если б все кругом цвело и расцветало, и деревья шумели бы могучей листвой — вряд ли тогда путник заметили бы несчастную девушку, не нашли бы ее никогда! Однако, стоял конец апреля, и росшие кругом ивы, осинки, березы еще только-только оделись первой клейкой листвой, словно окутались светло-зеленой дымкой, робкой и почти прозрачной, как утренний туман, тающий в лучах золотистого солнца.

— Что-то красное! — указав рукой, настороженно обернулся Гробовский. — Вон там, за ивами, в балке…

Все трое, не сговариваясь, бросились через ивняк. Хлестнули по лицам ветки…

— Вон, вон — косынка! — Бураков махнул рукой. — Вон, на рябинке…

Доктор, наконец, увидел…

— Господи… А вот и…

Да, это была она — Лизанька Игозина, Егоза. Абсолютно нагая, девушка лежала в невысокой траве, раскинув в стороны руки. Рядом была разбросана разорванная одежда — юбка, блузка и прочее… Из разрезанного запястья на правой руке густо сочилась кровь. Глаза Лизы были закрыты, на белой шее едва заметно пульсировала тонкая жилка.

— Ее оставили здесь умирать, — протянул Гробовский. — Просто бросили, как собаку. Сволочи.

— Жива! — бросившись на колени, Иван Палыч пощупал пульс. — Жива, точно! Так… а ну, живо, рвите блузку… Надо перевязать, остановить кровь!

Доктор действовал хладнокровно и быстро: перевязав девушку, подогнал приятелей:

— Давайте, сооружайте носилки, что ли… Зарное, больница — недалеко. Донесем! Эх, жаль, машина…

Вытащив швейцарский ножик, Михаил Петрович вырубил две жердины, Гробовский снял с себя френч — вместо брезента.

— Жердины через рукава пропускай…

— Так, — покивал Иван Палыч. — Перекладываем на носилки… осторожно… Я сказал — осторожно! Черт!

— Что такое?

— Да нет, ничего… Накрыть бы ее, — сняв пиджак, доктор набросил его на девушку. — Ну, понесли уже! Тут есть короткий путь… я знаю.

Они пошли по козьей тропе, вьющейся меж осин и елок. Доктор — первым, за ним тащи носилки Гробовский и Бурдаков. Узкой нитью тропинка вилась меж осинок и елей, обходила болотце, пересекало неглубокий каменистый ручей…

— Ух, и холодрыга! — ступив в воду, невольно поежился совчиновник. — Иван Палыч! Она жить будет? Эвон, никаких признаков не подает…

Словно подслушав его слова, несчастная вдруг застонала, распахнула глаза и отчетливо попросила пить.

— Фляга есть у кого? — обернулся доктор.

Фляги не было…

— Можно сделать туес! — Гробовский покусал губы. — Осторожно…

Носилки аккуратно положили в траву. Взяв у Бурдакова нож, чекист срезал кусочек березовой коры, свернул фунтиком и, зачерпнув из ручья воды, осторожно поднес туесок к потрескавшимся губам пришедшей в себя девчонки:

— Пей, Лиза! Пей…

— Ой… Алек-сей… Ник… алаич… Доктор… — напившись, Егоза слабо улыбнулась. — А… а где эти?

— Нет уже никого! — сглотнув слюну, Иван Павлович погладил девушку по волосам. — Лежи, ничего не говори. Береги силы.

— Ага… А мы… мы куда?

— В больничку! Все, товарищи. Перекур окончен. Кого-то сменить?

— Да нет, — хмыкнул в ответ Бурдаков. — Мы как-то и не устали. Что в ней и весу-то? Донесем!

Они двинулись дальше, через кленовую рощицу и орешник, мимо буреломов-урочищ. Вокруг чудесно пели птицы: малиновка и, кажется, иволга. На тронутых зеленой травкой полянках, распушились желтые солнышки мать-и-мачехи, вкусно пахло сосновой смолой и еще чем-то сладковато-пряным, может быт — первым клевером? Хотя, нет — клеверу было еще рановато.

Вскоре впереди, за деревьями показались покатые, крытые серебристой дранкою, крыши.

— Зарное! — улыбнулся доктор. — Считайте, уже пришли… Как там наша? Молодцом!

Путники выбрались на дорогу, грунтовое шоссе, что вело от села к станции. На пути вдруг встретился патлатый велосипедист — телеграфист Викентий.

— Господи… Доктор! Иван Павлович! Какими судьбами?

— Здравствуй, Викентий Андреевич!

— Ой… а что с девушкой-то?

— Викентий Андреевич, — улыбнулся Гробовский. — Вы бы поехали побыстрее к больницу, предупредили. Ну, чтоб готовились, ждали нас.

— Да, да, — доктор поспешно закивал. — Скажи, пострадавшая с резаной раной. Они там знают, что да как…

До больницы добрались через десять минут. Аглая с Романом Романычем уже ждали у ворот.

— Там, Глафира… капельница… Несите скорей! Ох, Господи… кто ж ее так, бедолагу?

— Нашлись… добрые люди, — Алексей Николаевич недобро прищурился. — Ничего… ничего…

Сделав перевязку, пострадавшей тут же поставили капельницу с укрепляющим раствором…

— Полный покой, не волновать, — уже в смотровой инструктировал Иван Павлович. — Хорошо б ей молочка, бульону…

— Молочко-то найдем, — Аглая ненадолго задумалась. — А вот бульону… Разве что куриный!

— Очень будет хорошо!

Юная заведующая больницей все посматривала на мужа, все хотела спросить — как там сейчас в городе, и что будет дальше с ними. Хотела, но пока не решалась…

Зато решился Бурдаков. Откашлялся, встал…

— Ну, что же, товарищи… Позвольте мне, как представителю власти… огласить, так сказать! Товарищ Гробовская, Аглая… увы, не помню отчества… Начиная с завтрашнего дня, вы полностью восстановлены в должности! То же самое касается и вашего супруга, уважаемого Алексей Николаевича! Работайте, товарищи. Служите трудовому народу. Здесь, на местах, очень нужны такие, как вы — простые скромные труженики. Мы же с Иваном Палычем, увы, вскоре вас вынуждены покинуть. Сами понимаете — государственные дела!

На железнодорожном вокзале московских гостей провожали Гладилин и Гробовский, председатель уисполкома и начальник ЧК. Латыши во главе с их одиозным командиром уехали еще вчера… как и счетоводы — Акимов и Резников.

— Я только что из Зарного, — прощаясь, вдруг улыбнулся Алексей Николаевич. — Егоза молодец — уже смеется! На выписку просится.

— Рано ей еще на выписку! — доктор покачал головой и вздохнул.

— Я вот все думаю, почему они ее не убили? — глядя на подъехавший к платформе состав, тихо промолвил Михаил Петрович.

— Как раз убили! — Гробовский дернул шеей. — И очень жестоко. До утра б она не дожила бы. Волки бы загрызли… или кабаны. Заживо!

— Вот же сволочи! — выругавшись уже в который раз, Бурдаков скосил глаза на Гладилина. — Сергей Сергеич! Ты б не оставил девушку без присмотра… Не в бордель же ей обратно идти! Там ведь достанут…

— Пусть пальцем только попробуют тронуть! — резко бросил Гробовский.

Председатель уисполкома задумчиво покачал головой:

— Ольге Яковлевна давно уже помощница требуется. Ваша… протеже грамоту знает?

— Знает! — пряча улыбку, успокоил чекист. — Иначе б как она мне расписки писала?

Бурлаков похлопал глазами:

— Какие еще расписки?

— Ну, по вчерашнему делу-то…

— А-а-а…

— Кстати, Озолс здесь золото скупал! — хмыкнув, Гробовский перевел разговор на другую тему… как оказалось, куда более интересную.

— Как — золото? Какое? — вкинул глаза совчиновник.

— Обычное такое золото. Дорогое! — Алексей Николаевич повел плечом. — Портсигары, браслетики… кадила… А еще — и то, «красное», дурное… Помнишь, Иван Палыч?

— И не бояться же заразы! — воскликнул доктор. — Я — про тех, кто торгует.

— Так, могут и не знать… — Гробовский неожиданно прищурился. — Кстати Озолсу дали взятку. И очень хорошую! Иначе б на что он золотишко скупал?

— Взятку? — похлопал глазами Сергей Сергеевич. — За что? Кто?

— За что — известно, — чекист поправил фуражку. — Развалить дело. Все фальшивые накладные — это ведь Озолс сжег. Сжег и свалил на девчонок. А взятку дали через посредника, некоего Азиза Фигурина, по кличке Азамат, содержателя подпольного борделя.