Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

— Тащи… Тащи! Тащи! — Сквозь зубы, но тащи! Вини, продернись вперед! Бабы пусть подымаются!

— Лех…

— М?

— А ты женат?

— Не… Все думали успеем… Детишек планировали…

— И чего?

— Ничего, Паш. Не успели. Дооткладывали. Война, какие дети?

— А я успел… Сынишка — Андрюшка. Стреляться кто будет? Ты или я?

— Стреляйся. Я не буду…

— И я не буду! Лучше по этим кабанам. Как на охоте, млять…

— Бегом, девки, бегом! Да хер на твою сумку положи! Уходим! Валера, волоки ты свою ногу!

— … Эй! Их бин капут!

— Унд их тоже! — заржал в ответ десантник.

Из кустов, в ответ, чего-то проорали.

— Чего говорят?

— Хрен его знает. Я бы сказал, мол, будьте любезны, положите свое оружие вон туда и медленно-медленно подойдите…

— Пойдем?

— Пойдем! Интересно, сколько мы положили?

— Одного точно! Который ногами раскинул. Больше не видел.

— Эх, покурить, бы!

— Ты ж не куришь?

— Сейчас можно…

Два бойца со штыками наперевес бросились навстречу кустам, в которых лежали эсэсовцы. Добежать, конечно, не успели…

— Погоди, Василич… Куда бежим-то? Да стой ты, скотина датская! — Леонидыч дал тумака связанному штурмбанфюреру, который только-только пришел в себя. Пилотка, забитая ему в рот кляпом, медленно окрашивалась кровью из разбитого носа. Из ушей тоже скатывались красные струйки, впрочем, уже подсыхавшие.

— Куда, куда… Темнеть где-то через час будет? Значит к передовой. И сразу на прорыв. Германцы нас там в последнюю очередь искать будут.

— Не факт, Василич! Подумают разведка и…

— А в тылу эсэс гуляет! — сказал Еж.

— Мужики, а Юра-то где? И этот… философ с Пашей-десантником? — спросила Маринка. А Рита уже все поняла и только прикусила нижнюю губу.

Вместо ответа дед посмотрел на Марину, потом похлопал ее по плечу:

— Пошли, девочка! Самое главное у тебя сейчас впереди. А все остальное… Потом все остальное! Таругин! Немца тащи, твоя очередь! Вперед!

— На передовую все-таки? — засомневался на ходу уже Леонидыч. Хотя дед ему, вроде бы и сдал, командование, но летчик понимал, что авторитет унтер-офицера гораздо выше, и потому, даже с удовольствием, следовал за ним.

— Володя, если мы сейчас в тыл рванем — то уже не выберемся отсюда. Никогда и ни за что! — проговорил дед уже на бегу, тяжело дыша.

К краю леса выскочили, когда начало темнеть. Передовая успокоилась — наши уже не долбили по высотке и фашисты тоже сидели тихо. То ли ужинали по режиму дня, то ли просто не решались дразнить наших лишними передвижениями.

— Лежим, не шумим и внимательно слушаем!

— Есть, — отозвался политрук, тащивший немца последние пятнадцать минут. — Лежим и слушаем…

— Тихо-то как… — после паузы сказал Еж.

— Еж! Ты чего? Какая тишина? — спросила Маринка. — Пулеметы, вон долбят вовсю…

— Это тишина, Марин… Лех! Вини!

— М? — подал тот голос.

— А ты чего гитару с собой не захватил?

— Епметь… Вот еще гитары мне сейчас не хватает, — погладил Вини винтовку.

— Жалко… Спел бы. Вон звезды уже, видишь?

— Еж, ты пьян, что ли? Какая гитара, какие звезды?

— Песню хочется… Лех, спой, а?

— Еж! — после паузы сказал Вини. — Иди-ка ты на х… на хутор. Бабочек ловить.

— Заткнитесь оба, а? — подал голос политрук., но дед перебил его:

— А стихи знаешь?

— Не… Только песни… Я блюзы пою.

— Чаво?

— Ну, блюз это такая песня… Когда все плохо, на душе кошки скребут и поговорить не с кем.

Дед почесал бороду:

— Молитва, что ли?

— А? — не понял Вини.

— Когда плохо в теле — лечатся, когда на душе молятся. А поют — когда весело. Али нет?

— Хм… А вот так, если:

Дед помолчал. А потом сказал:

— Так молитва и есть… Стихи хорошие. Сердцем писал…

— Это не я, — ответил Вини, — Друг у меня написал. Тошка Сизов. Я не умею так…

В ответ засмеялся Леонидыч:

— Ну, надо же! Лежим тут… В сорок втором, на небо смотрим, пулеметы… Кто бы знать мог… Лешка Винокуров стихи читает! Обалдеть!

— Я аптечку потеряла… — вдруг грустно сказала Рита.

— Ну, блин! — ругнулся Еж — А вдруг у меня живот схватит?

— Немцам тебя отдадим тогда… В качестве биологического оружия.

— Да иди ты, товарищ младший политрук…

— Чтоооо?

— Ой, это не ты, что ли, Долгих сказал?

Леонидыч засмеялся, а потом спросил доктора:

— Валер, а ты куда смотрел?

Тот виновато развел руками, мол, не доследил… Некогда было.

— Кончайте базлать! Разорались на весь лес. Таругин!

— Я, товарищ командир…

— Вытащи этому…

— Метису! — встрял Еж.

— Чего?

— Ну метис… Как у Майн Рида — ни то ни се. Русский датчанин на службе Германии. Смешно же!

— Все бы тебе ржать только… — Танкист вытащи кляп, спросить хочу.

Таругин вытащил пилотку вместе с выбитым, вернее вбитым в рот Шальберга зубом.

Фон немедленно закашлял кровью.

— Не перхай, не перхай… — примирительно сказал дед. — Чего-то перхаешь-то?

— Что? — выговорил с трудом фон Шальберг. — Я вас не понимать…

— Не кашляй, говорю, на весь лес, а то остатки зубов в горло вобью.

— Я помогу!

— Ежина, ты когда молчать научишь свой рот, а?

— У нас демократия или чего?

И тут же получил кулаком под нос от Леонидыча.

Дед на Ежа не обратил ни какого внимания, впрочем, как обычно:

— Константин Федорович?

— Ich fertee niht!

— Ишь чего… Не понимает он…

— Кирьян Василич! Дай-ка я попробую, — неожиданно подал голос Таругин.

— Давай!

— Слышь ты… Костя фон Шальбург…

— Ich fertee niht!

— Да мне это… Девочки, ушки! Малоебучий фактор — ферштеешь ты или нет. Сейчас мы тебя тащить будем. Через нейтралку, понял? А при любой попытке малейшего сопротивления тебя будем мало-мало резать. С ушей начнем, яйцами продолжим. Не смертельно, но очень болезненно и… И безперспективно для будущего? Усек?