Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

Леонидыч долго молчал, а потом сказал:

— Все верно. Раз уж мы тут — попробуем. Может быть, это и есть наш шанс? Если этот генерал…

— Штурмбанфюрер.

— Или так, да… Все одно через пару недель дуба даст. Так? А если мы его сейчас хлопнем или, вдруг вытащим, — это же какая паника может начаться, м? И если наши прорвут тут фронт…

— Капец котлу, — продолжил Вини.

— Не совсем. Коридор-то гансы под Рамушево пробили. Но тем не менее, будут вынуждены сюда резервы тащить. А откуда? — думал Леонидыч.

— С юга. Больше им неоткуда.

— И, значит, может не быть прорыва на Кавказ. Чтобы эту дыру заткнуть им, как минимум, корпус нужен. Этого корпуса и не хватит где-то…

— Ну, мужики… — потрясенно сказал дед. — Вам бы в Генштаб…

— Погоди, Леонидыч, — сказа Вини. — Но если не будет прорыва к Сталинграду, например, значит и котла не будет?

— Не будет Сталинградского, какой-нибудь другой будет. Донецкий, например. Так твой Марк Аврелий говорил, а Кирьян Василич?

— Чего это сразу мой-то… Студента нашего он. Я-то тут причем.

Тут засомневался Вини:

— Погодите, а вдруг мы хуже сделаем?

— Куда уж хуже-то… — вздохнул Леонидыч. — Сколько людей живы останутся, подумал?

— Может быть и останутся. А может быть… — Он подумал и продолжил. — Гарантии-то нет.

— Гарантия на войне одна, мил человек — винтовка чистая, да патронов побольше. А все остальное… Пошли датскую сволочь поспрашиваем, где ихний генерал сидит.

— Штурмбанфюрер!

— Мальчик, девочка… Правильно, Леонидыч?

Когда они вернулись к отряду — снова забухала артиллерия по высотке. На этот раз включилось что-то тяжелое. После каждого разрыва земля вздрагивала даже здесь.

Но на это ни кто не обращал внимания. Даже девчонки, что удивительно. Хотя Рита уже привыкла к запаху железа и грохоту выстрелов, но вот Маринка-то почему совершенно спокойно переносила близкий бой?

— Эй, данскер! Моя-твоя понимать? — подошел к нему Вини. — Никто датским не владеет? А?

— Если штаны снять — овладеем…

— Тьфу, на тебя Еж! — рассердилась Рита. — Сколько можно пошлить-то а?

— Да ладно, не хочешь не бери… Вон какой красивый у нас данскер. Маринка, хочешь данскера?

— Да нет наверное, — засмеялась та. — Спасибо тебе большое за заботу. Сам его бери.

— Не. Мне тоже не надо.

— Политрук! Смени-ка десантника на часах. Пусть сюда дует.

— Есть… — без энтузиазма сказал Долгих и отправился в чащу. Через пару минут десантник был на месте.

— Прокашев!

— А? То есть я!

— Ты по-датски кумекаешь?

— Одно слово только. Кьеркегор.

— Ну, господи… А что это?

— Это философ датский. Развивал иррационалистические воззрения. В противовес немецкому классическому идеализму настаивал на вторичности рациональности и первичности чистого существования, то есть экзистенциальности, которое после сложного диалектического пути развития личности может найти свой смысл в вере.

— Это вот чего ты сейчас сказал? — подал голос Еж.

— Не обращайте внимания, Андрей. Издержки образования, — ответил ему Прокашев, раскладывая на тряпке детали затвора трехлинейки.

— Нет, ты вот мне все-таки поясни, чего ты сейчас сказал, а?

— Ну… Вот смотрите, Андрей, как вас по батюшке?

— Не важно.

— Хорошо. Разум нас все время обманывает. Например, когда разумом слышишь как свистят пули — надо помнить, что они не твои. Они уже пролетели. Но разум все равно заставляет тебя кланяться им. А твоя пуля — ты ее не услышишь, она летит вперед свиста — является окончательной и бесповоротной точкой твоей экзистенции. То есть существования. Отсюда следует вывод — разум вторичен, а существование первично.

— Это и ежу понятно. То есть мне. — А зачем такими сложными словами говорить?

— А вот отсюда и следует неизбежный вывод, что даже временное прекращение разумной деятельности не является прекращением существования.

— Ну, бляха-муха… Этому на философском факультете учат что ли? — Еж старательно пытался понять ход мысли философа.

— Этому жизнь учит. Я знаю, что та пуля, которая прекратит мою рациональную деятельность, не сможет прекратить мое существование. Ибо она в другой плоскости…

Их разговор неожиданно оборвал мощный взрыв, ухнувший где-то недалеко так, что осколки тут же застучали по стволам деревьев.

— Какой противный стук… — сказал Прокашев и продолжил. — Когда эта моя жизнь закончится, я обязательно стану греком. Там тепло, виноград и оливки.

— Ну ты еще себе имя выбери заранее.

— А чего его выбирать? Уже выбрал. Мне бы хотелось, чтобы меня звали Конхисом. А если не получиться греком, я бы хотел быть хомячком…

— Эй, Хомячок! — крикнул дед. — Подь-ка сюды!

Прокашев-Конхис вздохнул, положил винтовку и масленку и пошел к командирам.

— Переводить будешь! — сказал Леонидыч.

— Я? Я же не знаю датского!

— Зато ты умный!

— А я тут зачем? — спросил Колупаев.

— А ты страшные морды корчи. Они у тебя получаются, — велел дед. — Эй, данскер, штаб твой нужен. Штаб! Понял? Штаб где?

Тот пожал плечами — не понимаю!

— Валер! Подь сюды! — крикнул дед, раскуривая самокруточку. — И бинты немецкие прихвати. Ага?

— Сейчас, — откликнулся Валера. Через минуту подошел и протянул деду.

— Не… Ты сядь рядом и приготовь, как будто рану бинтовать.

— Ага…

— Готов? Паша отстрели этому говнюку палец на ноге.

— Подождите! Вы чего? Дайте я попробую сначала! — воскликнул Прокашев.

— Паша, погодь… Ну попробуй, хомячок или как там, Комхис?

— Конихс. Эй! Я — Леша. Ты? Наме как?

Датчанина потрясывало:

— E… Eric…

— Эрик. Гут, чего уж там. — Прокашев разгреб хвою под ногами. — Смотри, Эрик. Мы — тут, — ткнул он пальцем в землю и положил на это место шишку. — Вир хир. Понял?

До эсесовца дошло. Он опять закивал головой.

— Во хир фон… Как его?

— Шальбург! — подал голос Вини, навалившийся на сосну и чего-то жующий.

— Во хир фон Шальбург? И чего я сказал?

Однако Эрик понял. Он провел пальцем замысловатую линию от шишки к другой шишке, которую воткнул вертикально. А потом, поперек линии положил палку. И горячо что-то заговорил на своем.

Рядовой Прокашев нахмурил лоб, долго слушая излияния датчанина.

— Ничего не понимаю. Вроде знакомые слова, а не понимаю.

— Undefined! — тыкал пальцем пленный в палку. А потом в вертикальную шишку — Schalburg, Schalburg…

— Ага… Вот, говорит штаб, а вот мы. А тут не пойми чего. Может дорога, а может овраг… Вас ист дас? Бррр-фрррр… Я?