Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

Боевое охранение не замедлило выскочить из леса. И тут же легло, в количестве двух человек, под пулями партизан.

— Лежать, бляха муха, всем! — крикнул дед — из узкого окна землянки высунулся ствол автомата, — гранатой его!

— Нельзя, Василич, там же генерал датский! — крикнул Вини.

— Да хер на него, гранатой! Уй, млять твою побоку… — и дед высадил всю обойму трехлинейки, то и дела передергивая затвор, в щель. Автоматчик в ответ шмальнул длинной очередью. Однако обзора ему не было никакого — все пули ушли верхом. В этот момент к входу подползли Юра Семененко и политрук. Тимофеич красный лицом, а Долгих, наоборот, побледнел:

— Ой, мать ой мать, — громко шептал политрук, вытаскивая гранату дрожащими руками. — Ой, мать! — и киданул ее в проем двери блиндажа.

Грохот еще стучал по деревьям, когда Юра и политрук рванули внутрь. Дверь внесло разрывом внутрь, размазав по полу какого-то фрица. Еще один лежал у телефона, растекаясь темной лужей из-под живота. Третий, схватившись за ухо, пальнул из пистолета.

Промазал!

И тут же получил кулаком в арийское таблище, немедленно потеряв сознание.

— Этот? — спросил непонятно кого дед.

— А кто ж знает! — подал голос Еж снаружи. — Быстрее давайте!

— Эт… Эт…

— Чего? — оглянулся.

— Эт-тот… — просипел Юра, зажав рукой окровавленный живот, и улыбнулся. — Шт… Штурм…

— Юра! Твою…

Он сглотнул кровавую слюну:

— Попал, сволочь, надо же…

— Валера! Млять, Валеру давай!

— С девками он остался! — почти крикнул Вини, склонившись над Юркой.

Тот попытался приподняться, опершись рукой на земляной пол.

— Сиди уже! — Леха осторожно положил ему руки на плечи. — Сильно?

— Т-терпимо. Ф-фрица…

— Да хер с ним… Куда тебя?

Вместо ответа Юра протянул окровавленную руку:

— Б-богом клян-нусь… Арии…

— Юра! — суетились вокруг него товарищи. — Понятно, что арийцы, кто ж еще то! Ты лежи, лежи!

Тот мотнул головой и вытянутым пальцем:

— Арисака! — выдохнул он. — Ей-Богу, ар… арисака.

— Юра, чего ты городишь? Парни, наверх его тащим! Быстро!

О притолоку входа стукнулись каждый по очереди — Еж, тащивший Юру под руки, Хомяк-Прокашев — взявший раненого за ноги, и даже маленький Вини, взявший винтовку Юры.

— Там это… — Шептал Семененко, улыбаясь кровью и как-то виновато смотря на друзей, — там арисака, на стене арисака!

— Да понятно, Юр, понятно! Ты лежи, давай, не дергайся! — наперебой говорили Вини и Еж. Леонидыч в стороне кусал губы. Дед мрачно смотрел на раненого. Прокашев вытер лоб, оставив кровавый размазанный след. Политрук с танкистом вязали оглушенного штурмбанфюрера. Паша стоял чуть поодаль с винтовкой наперевес, вслушиваясь в лес.

— Ух-ходите… Слышите меня? Уходите, а?

— Тихо, Юра, тихо… — Вини прижал тампон к ране, придерживая Юру за шею, а Еж бинтовал.

— Немцы! — вдруг крикнул Паша и пальнул куда-то в лес, упав плашмя. В ответ раздался резкий стук немецких карабинов и крик, видимо офицера:

— Fremad, hurtigt, hurtigt!

Дед рявкнул:

— Уходим! Леха! Философ! С политруком Юру! Ганса, ганса, млять, вперед!! Еж, твою меть!

Юра вытащил лимонку из кармана и резким движением, давшимся ему с огромным трудом вырвал зубами кольцо:

— Уходите! Зад-держу я их! Б-бегом, мать вашу!

Вини отшатнулся:

— Ититть твою!

— Сил нет… Разожму сейчас!

Вини прикусил губу до крови, пятясь задом к лесу, дед кивнул, Еж отвернулся, а Леонидыч зажмурился…

…Надо же как бывает! Ведь не больно совсем. Жарит только. Сердце — раз! — и плеск жара по животу — два! — и снова волна по глазам. Странно? Почему в живот, а красно в глазах? Почему пить-то хочется? Фильмы смотрел, помнишь? — раненые в живот пить хотят все время. Почему? Теперь понимаешь, почему? Пить, хочется, да. Во рту сухо и железом отдает. Да, что же слюны-то сколько? Слюны много, а пить хочется… Почему, интересно? Ушли, ли мои? А почему я не заикаюсь? А откуда «Арисака» на стене, наверно с наших складов, до войны еще… остатки… ополчение… сапоги… тридцать три гвоздя… тут уже… на носке травинка прилипла…

Отошли они не далеко, Взрыв резанул по ушам.

— Да идите вы на хер! — вскрикнул вдруг Еж и рванул обратно, но получил удар кулаком в лицо и рухнул в траву.

— Тащи эту суку! Понял?! — Паша Колупаев отер руку о штаны. — Идите. Я останусь.

— Я с вами, если не возражаете! — тяжело дышавший Прокашев снял пилотку.

И оба посмотрели на командиров — на унтер-офицера царской армии и майора запаса армии советской.

Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини… Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини…

— …Лежи. Не стреляй. И по сторонам смотри! Понял? С флангов прикрывай. Сейчас я этим сволочам…

Паша не стал прицеливаться. Чего тут прицеливаться? Оппа! Первый пошел!

Десантник дернул веревочку немецкой колотушки и аккуратно бросил ее под ноги первому эсэсовцу, выскочившему из кустов.

— Видал? Обе ноги в разные стороны!

— Ага… — флегматично ответил философ, приноравливаясь к стрельбе.

Раненый фриц заорал, что есть мочи, оплескивая зеленую молодую травку датской — или какой там еще? — кровью из оторванных ног…

…Через несколько десятков метров опять заистерил Еж:

— Да не может, млять, такого быть! Я не тут! Я не тут, слышите? Не Юра это. Это не я! Млять, дома я! Сон это все! Слышите? Это все сон! Так, нах, не может быть! Я назад! Я лучше в лицо…

…- Фланги, фланги держи! Эх, пулемет бы! Фланги держи, самка собаки!

— Чем держать! У меня еще обойма и аллес капут!

— А мне похер! Зубами держи! Я больше в плен не пойду, учти!

— Сам учти! Я тоже не пойду! На, фриц, гостинец!

— Уй, мляааа…

— Что???

— В плечо, суки…

— Держись, философ, держись! Недолго уже…

— Иди, скотина, иди, неси эту сволочь! Терпи, Ежина ты кучерявая, мне, думаешь, легко, — орал Леонидыч на ревущего в голос Андрюху Ежова. — Из-за этой млядины мы Юрку потеряли! Тащи эту суку, тащи, я сказал!

— Эй, Хомяк! Жив?

— Жив, а ты?

— Глупый вопрос, не считаешь?

— Ага… У меня патроны кончились.

— У меня тоже.

— Гранаты, Паш, есть?

— Кончились. Увлекся. А курить есть, Лех?

— Нету. Не курю я так-то. Мама ругается. Хотя сейчас бы я покурил… О! Патрончик есть. Один.

— Один на двоих.

— Ага…

— Ну и че?

— Че, че… Плечо!

— Че плечо?

— Болит…

— Отпусти ты меня, Леонидыч, сил моих больше нет. Назад… К пацанам, отпусти, а? Не могу я так больше.