Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

водопровод проржавел, электрическая проводка не справлялась! Летом из-за жары постоянно отключалось электричество, и порою так тревожно тянуло эфиром по всему этажу, что мы бегали открывать окна, пока где-нибудь не полыхнуло. Если провести инспекцию по всей строгости международных стандартов, то наша лаборатория не только лишится аккредитации, её закроют сразу и навсегда — нельзя работать в таких и опасных условиях. Эту проблему надо аккуратно поднимать, начинать писать тревожные письма.

В конце года подбили итоги научной работы по паспорту крови и стероидному профилю, это был мой пилотный проект, получивший финансирование в конце прошлого года. Всё стало видно как на ладони: треть сборных команд России в видах выносливости чудит, химичит и мудрит без всякого плана и даже без оглядки на допинговый контроль. Если программа биологического паспорта будет добросовестно выполняться на международном уровне, то через пару лет можно будет потерять половину состава сборных команд и почти всех лидеров.

Отчёты мы сдали, но решили статей на эту тему не писать, проблем и так хватает.

Олимпийский 2008 год оказался непростым. Вступила в силу вторая редакция Кодекса ВАДА. Теперь каждая страна была обязана иметь национальное антидопинговое агентство; было создано РУСАДА. В январе мы втроём — Александр Деревоедов, Авак Абалян и я — ездили учиться в Колорадо, в USADA, для ознакомления с организацией работы в американском агентстве. Принимали нас очень хорошо, исполнительный директор Тревис Тайгерт и научный эксперт доктор Ларри Бауэрс сделали всё, чтобы мы не теряли времени и получили максимум информации. Правда, от непрерывного перевода в течение трёх дней моя голова просто раскалывалась. Потом мы съездили в Лос-Анджелес к Дону Кетлину. Ему стукнуло 70 лет, пора на покой, в лабораторию назначили нового директора, а его отправили на заслуженную научную работу — и дали новый Орбитрэп. Мне захотелось посотрудничать с ним снова, но его специалисты устремились в высокие научные сферы, очень далёкие от мочи и наших земных забот.

Ежегодный допинговый симпозиум имени Манфреда Донике в тот год получился скучным, обсуждали бесконечные проблемы с определением эритропоэтина, гормона роста и прочих пептидов. Кёльнская лаборатория тоже получила Орбитрэп. Мы договорились с доктором Хансом Гайером, моим старым другом, что начнём совместные исследования по селективным модуляторам андрогенных рецепторов (САРМ), новой группе допинговых соединений, два из которых — андарин и остарин — вот-вот должны были появиться в продаже. Вернувшись в Москву, я написал план совместной работы с Кёльном со сметой и расчётами, подкинул его руководству, Вячеславу Фетисову и Лейле Покровской, в верхах сопротивления не встретил, перед Играми в Пекине они на всё согласны, ура-ура, целуем ручки — и срочно за работу!

Планы допингового контроля были выстроены вокруг сборных команд, готовящихся к летним Олимпийским играм в Пекине. Официально положительных проб у нас было на уровне 1–2 процента от общего числа проб, многих прощали и жестоких мер не применяли, но гайки постепенно закручивали, так что беспредел прошлых лет понемногу рассасывался. Тех, кто продолжал применять старые анаболики — станозолол, метандростенолон и нандролон, — дисквалифицировали. К Пекину готовились на оксандролоне (Анавар), метенолоне (Примоболан) и дегидрохлорометилтестостероне (DHCMT), так по-научному называется Оралтуринабол, в ходу были очень хорошие пакетики по 100 таблеток китайского производства; мы время от времени эти пакетики тестировали.

Готовились великие спортсмены, просто неприкасаемые, их берегли, но иногда случались проколы. Во Владикавказе 16–17 февраля 2008 года проводили Кубок мира по борьбе, там завершался отбор на Олимпийские игры, всё было строго и по правилам. Допинговым контролем командовали члены международной федерации, а наши сборщики проб шаперонили снаружи — забирали борцов и вели их на допинговый контроль для сдачи мочи. Пробы пришли в Антидопинговый центр, мы их проанализировали, одна оказалась положительная, небольшая марихуана, но подтвердилась чётко. Однако чья это проба — неизвестно, наши сборщики номера проб не знали, все формы допингового контроля забрали международники; в российской федерации спортивной борьбы вообще ничего не знали, не знали даже, кого из борцов брали на допинг, не говоря уже о номерах проб. Причём от марихуаны все хором открещивались, уверяли, что с этим давно покончено. Тогда будем считать, что проба чужая, и я отправил факс в международную федерацию с копией в ВАДА, мол, найдена положительная проба. На следующий день нашим борцам прилетает ответный факс — попался наш известный борец, многократный олимпийский и так далее чемпион, звезда с Кавказа. Просто караул — как с борцами можно работать?

Борец был действительно великий, он должен был победить на Олимпиаде и в итоге победил. Хотя мне прямых угроз не поступало, однако некоторые сочувствовали мне и даже соболезновали, и это только подтвердило, что борьба — криминальный вид спорта и будет лучше поскорее отыграть назад. Затребовали контрольный анализ пробы Б, само собой подразумевалось, что проба Б не должна была подтвердиться. Я прокручивал в голове много вариантов, но самым важным условием было, чтобы не пострадала лаборатория. Для этого мне предстояло написать убедительный отчёт о произошедшем, осознать ошибку и исправить положение таким образом, чтобы ВАДА убедилось, что это случайность и такое больше не повторится. В письменном виде такая покаянная объяснительная называется CAR — Correction Action Report — отчёт о корректирующих действиях.

Тогда я решил, что один раз в жизни можно расколоть стеклянный флакон с пробой Б. Стеклянные флаконы для мочи называются «берегкиты», их производит швейцарская фирма Berlinger. Флаконы очень прочные, их открывают специальным крашером (от глагола to crash — «разрушать путем сдавливания»). Пластиковая крышка с номером трескается, её куски и металлическое кольцо с пружиной снимают и выбрасывают, затем открывают флакон. Но иногда при открывании электрическим крашером пластиковая крышка трескалась вместе со стеклянным флаконом. Это случалось редко, один раз на две или три тысячи проб, и объяснялось неправильным положением флакона: либо он стоял не по центру, либо был перекошен. Для тренировки мы взяли старые запечатанные флаконы с пробами Б, положили на дно крашера монетку, чтобы флакон оказался слегка перекошен, и убедились, что стеклянный флакон трескается вместе с крышкой, а монетку при этом не видно.

Пришло время контрольного анализа, пришёл представитель спортсмена, я заполнил протокол вскрытия пробы Б, подложили монетку — не хочет трескаться флакон. Подложили монетку побольше — однако треснула только крышка, получилось так, как полагается при вскрытии, но нам надо было не