Неуловимые - Михаил Сидорович Прудников
Лишь третья группа, действовавшая на самом трудном участке, сумела нанести противнику чувствительный внезапный удар. Но и ей пришлось отступить под натиском превосходящих сил врага.
В партизанских деревнях началась паника. Женщины и дети выбежали на улицы. Кое-где нашлись кликуши, подливавшие масло в огонь. В деревне Соковище особенно злорадствовала Анна Щедрова, мать полицая. Эта ведьма, и ранее пытавшаяся вызвать у односельчан недоверие к партизанам, бегала по улице и истошным голосом вопила:
— Дождались, бабы, дождались!.. Говорила я вам, не отпускайте своих мужиков к черту в лапы! Теперь что вы будете делать, когда ваши болотные хозяева перебиты? Постреляют вас, пожгут вместе с вашими щенятами!
Нельзя было медлить ни минуты. Дать гитлеровцам возможность совершить расправу над беззащитными семьями партизан — значит понести самое тяжелое поражение. Какова же после этого будет цена нашим обещаниям? На карту ставилось все наше будущее.
Мы направили в села, которым угрожали каратели, специальные группы бойцов с заданием вывести в леса женщин, стариков и детей и надежно укрыть их.
А наши главные силы заняли выгодные позиции в леске вблизи деревни Сухой Бор, рассчитывая хотя бы задержать продвижение фашистов и выиграть время.
Когда противник приблизился, партизаны внезапно открыли сильный огонь. Гитлеровцы, следовавшие в колонне, развернулись. Затем они рассыпались вокруг леска, пытаясь окружить нас. Но партизаны незаметно выскользнули из кольца и снова неожиданно обстреляли немцев. Так повторилось несколько раз.
В конце дня к месту боя подошла наша группа под командованием Евгения Телегуева, которая возвращалась с разведывательно-диверсионного задания. Оказавшись в тылу вражеских подразделений, разведчики тоже открыли по ним огонь. Каратели поспешно отошли к своим машинам, выехали на грунтовую дорогу и повернули к Полоцку.
Первый успех в открытом бою окрылил нас, придал всем уверенность, бодрость.
Противник понес значительные потери. Как рассказывали потом местные жители, гитлеровцы пришли в ярость от неудачи и называли партизан неуловимыми.
Такая характеристика из уст фашистов была весьма лестной и оправдывала название нашего отряда — «Неуловимый» (по псевдониму, данному мне в Москве).
Семьи партизан, укрывшиеся в лесах, вернулись в свои дома.
— Спасибо вам, родненькие, — благодарили женщины.
Легче стало на душе. Народ еще активнее начал подниматься на борьбу против оккупантов. На другой же день было организовано два новых отряда.
Десятки людей из деревень Сестренки, Поташенки, Вороново, Яковцы привели с собой на сборный пункт кузнец Яков Петрович Прохоров, плотник Яков Ефимович Зуенко, комсомолец Виктор Юшкевич. Их командиром мы назначили коммуниста Василия Демидовича Климентенко, а начальником разведки подпольный райком партии рекомендовал своего инструктора Петра Васильевича Хлудкова.
Одновременно создали отряд крестьяне деревень Лукавцы, Заенки, Пылевщина, Федотенки, Молодежки, Козьи Горки. Вначале им командовал Александр Прохорович Белов, а потом Михаил Васильевич Чеверикин (Белов стал комиссаром). Начальником штаба поставили Семена Назаровича Тучко, начальником разведки — сержанта государственной безопасности Георгия Сергеевича Савватеева.
Савватеев очень много пережил, прежде чем пришел к нам.
В апреле сорок второго года под Вязьмой Георгий Сергеевич оказался отрезанным от своего подразделения. Пытаясь скрыться от гитлеровцев, переплыл реку Угру и углубился в лес. Бежал долго, пока ноги не начали подкашиваться от усталости. И только скатился с пригорка в лощину, намереваясь отдохнуть, — рядом раздался окрик на немецком языке.
Безоружного, обессилевшего сержанта схватили, привели в деревню Пески и заперли в сарае.
Через несколько дней Георгия Сергеевича вместе с сотнями других военнопленных повезли в Даугавпилс. В дороге он с одним из бойцов сломал дверь вагона. Оба выпрыгнули на полном ходу поезда. Товарищу не повезло — его застрелила фашистская охрана. Савватееву удалось скрыться. Но у станции Индра сержанта снова поймали и посадили в полицейский участок. Здесь было еще трое беглецов.
«Все ясно, — решил Георгий Сергеевич. — Теперь — только расстрел».
И действительно, вечером всех четверых повели на кладбище.
Могильная тишина. Лишь легкий шорох ветвей иногда нарушает ее.
«Добрые» палачи угостили сигаретами. Пленные закурили. Стало темно: надвинулись сумерки.
— Становись! — скомандовал наконец унтер.
Гитлеровцы приготовились стрелять. И в этот момент все четверо скрылись за памятниками, надгробьями и рванулись в разные стороны. Раздались крики, автоматные очереди...
Савватеев не знает судьбы своих товарищей, но ему посчастливилось добраться до забора и перепрыгнуть через него. За кладбищем неглубокая речушка — приток Западной Двины. Сбросил сапоги — и в воду. Дальше — лес. Сутки провел в куче хвороста, чтобы замести следы на случай погони. Потом добрался до ближайшего хутора. Здесь его накормили. Немного передохнув, направился в дальний путь — на восток! Шел только ночью. Днем прятался в кустах.
Он еще долго пробирался по лесам и болотам, лишь изредка заходя в деревни. Наконец услышал о нас и пришел в отряд.
* * *
Мы испытывали острую нужду во взрывчатке. Недостаток ее сильно ограничивал наши действия. И вот однажды мне повезло...
Во второй половине июня я зашел как-то в деревню Поташенки проведать знакомых, поговорить о хозяйственных делах: собирались готовить продовольственную базу для наших отрядов.
В хате, куда пригласили местный актив, хозяйка собралась угостить горячей картошкой и предложила помыть руки. Наливая в рукомойник воду, сказала:
— Мыльце только никудышное, немецкое, будь оно неладно. Не мылится, окаянное. Чего мы с ним только ни делали — и кипятком обливали, и топором крошили — ни одной взмылки, шут его возьми!
Кусок действительно не мылился. Посмотрев на него внимательнее, я понял, что он и не мог мылиться: это была... стограммовая толовая шашка.
Трудно было представить себе более приятный сюрприз.
Я не стал объяснять хозяйке, в чем дело, и как можно спокойнее спросил:
— А много тут у вас такого мыла?
— Да в каждой хате найдется.
Мы начали собирать «негодное мыло». Его оказалось порядочно не только в Поташенках, но и в других деревнях.
Где же крестьяне взяли тол? Они подобрали его в тех местах, где летом сорок первого года шли бои. По-видимому, войска оставили эту взрывчатку, не успев использовать ее для создания минных полей.
Жители приняли толовые шашки за куски немецкого мыла.
* * *
К двадцатому июня сорок второго года с помощью и под руководством Полоцкого подпольного райкома нам удалось создать семь отрядов,