Неуловимые - Михаил Сидорович Прудников

Трагедия в Рудне вызвала у нас много раздумий. В этой деревне посланцы подпольного райкома и наши товарищи провели большую подготовительную работу. Почти все способные носить оружие вот-вот должны были стать партизанами. Налет карателей, конечно, мог повлиять на настроение людей. Ведь семьи тех, кто вступал в вооруженную борьбу с гитлеровцами, подвергались смертельной опасности. Угроза фашистов превратить деревню в пепел вполне реальна.

Ночью в штабной землянке никто не сомкнул глаз. Мы старались поточнее оценить обстановку и ответить самим себе на возникавшие вопросы.

— Давайте рассуждать от противного, — предложил комиссар Глезин. — Допустим, во имя спасения стариков, женщин и детей мы откажемся помогать местному населению организовывать отряды. Допустим даже, что партизанского движения в этом районе совсем не будет. Как сложится жизнь людей, привязанных к своим хатам, под сапогом этих извергов? Что ждет белорусского крестьянина, если он смирится с судьбой?

— Вот что, — сказал Корабельников. — Во-первых, ограбят до нитки. Уже сейчас забрали скот, продукты, теплую одежду. Во-вторых, мало-мальски способных к труду людей заставят на себя работать. Уже заставляют, бесплатно. Не хочешь работать — иди в тюрьму или в лагеря. А оттуда две дороги — либо в могилу от истощения и тифа, либо в Германию в рабство. Что же станется со стариками, женщинами, ребятишками? Та же смерть от голода, холода, болезней. Вот вам вкратце картина будущего... Но ведь мы же прекрасно знаем, что местные жители не будут сидеть на печке и ждать своей гибели. Они и без нас поднимаются на борьбу, и мы обязаны им помочь.

Корабельников, безусловно, прав. Я и сам много об этом думал. Причем необходимо учитывать сложную обстановку и шире вести разъяснительную работу. Ведь фашисты пытаются маскировать свои зверства. В листовках и газетах они называют предпринятый фюрером поход против Советского Союза освободительным. Расстреливают, дескать, лишь противников свободы, а грабежа никакого нет — благодарное население оказывает помощь своим освободителям. Вот-де кончится война — и все граждане будут счастливы.

Подавляющее большинство местных жителей, конечно, хорошо разбирается, что к чему, и делает правильные выводы. Но на некоторых малоискушенных людей эта циничная демагогия гитлеровцев все же оказывает воздействие.

Дня через два мы пошли в Рудню, чтобы поговорить с народом.

На окраине деревни я остановил свою группу. Где лучше вести разговор с крестьянами? Послать бойцов по избам и собрать сход? Или ходить из хаты в хату и беседовать отдельно? А вдруг многие, узнав о нашем появлении, уйдут из дому, чтобы не навлечь на себя гнева гитлеровцев?

Как же мы обрадовались, когда, дойдя до середины улицы, увидели десятки вооруженных жителей. Оказывается, заметив нашу группу на окраине Рудни, они решили встретить нас с оружием в руках, желая тем самым показать свою готовность к борьбе против фашистов.

Стихийно возник небольшой митинг. Я рассказал о положении на фронтах, о том, что ожидало бы советских людей, если бы победил фашизм, об организации новых партизанских отрядов.

— Мы с вами, товарищи, с вами! — закричали в толпе.

— Может, кто хочет высказаться? — спросил Глезин.

— Дозвольте мне.

Вперед вышел человек лет сорока, в заплатанной стеганке, опоясанный самодельным патронташем, с винтовкой на плече.

— Я вот про что скажу, товарищи граждане. — Он сдвинул на затылок картуз и вытер рукавом вспотевший лоб. — Гитлер объясняет нам в своих газетах и листовках про освобождение. А от чего, спрашиваю, освобождение? Всю кровь из нас высосали, а теперь от жизни хотят нам дать полное освобождение! Понятно?.. Пиши меня, товарищ командир, в свою команду. Вот этим, — он потряс винтовкой, — будем добывать себе настоящую свободу.

Мужчины одобрительно зашумели.

— Правильно говоришь, Егор Афанасьевич!

— Пиши и меня!

— И меня!

Но тут заголосили женщины:

— Вы в партизаны, а нам с ребятами — камень на шею?

— Фриц придет — всех порешит!

В конце концов решили оставить в деревне засаду. Подойдут каратели, она задержит их, пока все население не укроется в лесу.

* * *

Павел Гуков сообщил нам, что председатель колхоза «Ударник» Станислав Иванович Пристрельский подобрал группу колхозников, желающих организовать партизанский отряд, и просит назначить встречу.

Решили встретиться в лесу недалеко от деревни Большая Щеперня. Выбрали самый подходящий день — воскресенье, когда гитлеровцы обычно пьянствуют.

Надо было подобрать руководителей будущего отряда. Особенно тщательно обсуждали кандидатуру командира. Я предложил назначить недавно вырвавшегося из фашистского плена старшего лейтенанта пограничных войск Алексея Николаевича Кривского.

— Ты думаешь, он подойдет? — сказал Глезин. — Ведь мы его еще мало знаем. К тому же посмотри, какой у него вид.

Вид действительно был неважный. Худой, бледный, обросший, в потрепанном пиджачке с короткими рукавами и в рваных ботинках, старший лейтенант производил очень грустное впечатление. Фашисты выбили у него много зубов, и говорил он с большим трудом. Давали о себе знать плохо зажившие раны. Но этот рабочий, а затем пограничник, много лет охранявший рубежи нашей страны, коммунист, оказался несгибаемым человеком. Попав тяжело раненным в плен, он стойко вынес чудовищные пытки и, чуть только встал на ноги, приложил все силы, чтобы бежать из лагеря.

В конце концов мы утвердили его кандидатуру.

Узнав о нашем решении, Алексей Николаевич Кривский сказал:

— Спасибо за доверие. Не подведу.

За две недели пребывания у нас старший лейтенант немного окреп. Он уже сумел проявить себя в деле: возглавив группу партизан, взорвал мост. При выполнении этого задания он показал себя смелым и решительным командиром.

* * *

Во второе воскресенье июня я, Глезин и Корабельников с руководителями нового отряда и группой бойцов отправились к месту встречи с партизанами Пристрельского.

День выдался солнечный, очень теплый. Пели птицы. Хотелось растянуться на траве, помечтать о чем-нибудь хорошем. Но время не то.

Остановились на полянке. Выслали во все стороны охранение. Смотрю на часы — ровно двенадцать. Назначенное время, а никого нет. Наверно, задержались, дорога ведь не прямая.

Проходит час, второй. Ни души. Может, раздумали? Или попали в ловушку?

Часовая стрелка приблизилась к трем. Ждать, видимо, бесполезно. Собрались уходить. Но в этот момент дозорные сообщили, что к полянке движутся около пятидесяти вооруженных людей.

Мы рассчитывали максимум на тридцать. «Не полицейские ли это?» — мелькнула мысль. 

Однако встревожились напрасно. Оказалось, идут те, кого мы так долго ждали.

Когда группа была уже совсем близко, от нее отделился Пристрельский и побежал к