Искатель, 1996 №3 - Игорь Данилович Козлов

Тайгачев недоверчиво покачал головой, затем грустно сказал:

— Нет. Оставьте Елену в покое. Это святая женщина. И к тому же… — Он замялся. Видимо, понимал, что сейчас произнесет роковую для себя фразу, но все-таки набрался решительности и сказал: — В тот вечер пистолет был со мной, он лежал в кармане плаща…

— Ну!.. — Панков только развел руками. — Это тоже можно внести в протокол?

— Вносите, — понуро прошептал Тайгачев.

— Вы понимаете, что практически подписываете себе смертный приговор?

Алексей Казимирович пожал плечами:

— Такой расклад… Может, вы наконец поймете — я веду честную игру. И попытаетесь разобраться.

— Тогда помогите нам. Вы ведь лучше знаете свое окружение. Человеку, который все это придумал, очень хорошо известна ваша личная жизнь. И вы ему крепко насолили.

Тайгачев кисло сощурился:

— Сам думаю — голова пухнет. Из всех кандидатур наиболее вероятная — Байбаков Дмитрий Васильевич, мой заместитель по Партии интеллектуальной свободы.

— Сокращенно — ПИС? — иронично осведомился Панков.

— Вот именно… Пис-пис… — наконец улыбнулся Алексей Казимирович. — Мы с ним знакомы с детства. Учились в одной школе, потом в одном вузе. Вместе начинали бизнес… Ему известны все тонкости моей души. Но мы с ним как Моцарт и Сальери. Я чувствовал: он мне завидует, рвется вперед. Но сам факт моего существования никак не давал ему избавиться от комплекса «ведомого»… — Тайгачев смахнул пот со лба. — Боже, какую чушь я несу! Не мог он этого сделать, не мог!

— Почему?

— Потому что есть такая смешная болезнь — совесть. И Дима заражен ею от рождения. По наследству передалось, от деда, который все муки перенес, на виселицу пошел, но товарищей по подполью не выдал.

— Это когда же произошло?

— Давно, в тысяча девятьсот сорок третьем году…

— Ну, вы бы еще декабристов вспомнили. Вот мы поручим нашему психоаналитику капитану Махорину повстречаться с этим «больным» и поставить свой диагноз…

Дмитрий Васильевич Байбаков, высокий, нервный, худой мужчина, с длинной шеей и большим кадыком, затравленно смотрел на Сашку и слушал его рассказ как-то невнимательно, вполуха, словно все это было ему давно известно и малоинтересно.

— Да, да… — закивал он, когда Махорин завершил свое повествование. — Это, конечно, несчастье. Чем же помочь Тайгачеву? Может, от лица партии обратиться в прокуратуру? Вчера состоялось заседание политбюро и, поскольку я был сопредседателем, то мне поручили исполнять обязанности Алексея Казимировича.

— Значит, последние события невольно помогли вашей карьере?

Байбаков дернулся всем телом, щеки его залил алый румянец.

— Как вы смеете такое говорить? — И вдруг он сообразил: — Кто-то вам уже подсунул эту «версию»? Ну, ладно… Лучше я сам расскажу. Да! У нас с Тайгачевым были разногласия. И я просил его уступить лидерство.

— Почему?

— Потому что он занимается политикой от скуки, от полноты сил. А для меня это страсть. — Байбаков вскочил, возбужденно заходил по кабинету. — Я говорю с вами откровенно, как с врачом… Такая ситуация… Да! Да?.. Я рвусь к власти…

— Для чего? — удивился Махорин.

— Сам не знаю. В школе нас заставляли выучить наизусть отрывок из романа «Война и мир». И я выбрал внутренний монолог князя Андрея перед Аустерлицким сражением. Помните?.. — Байбаков подошел к окну и, не поворачиваясь, начал тихо говорить: «Я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать. Но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что для одного этого я живу. Смерть, раны, потеря семьи — ничего мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне отец, сестра, жена, — пусть это звучит страшно и неестественно, — но я всех их отдам сейчас за минуту славы и торжества над людьми…»

В кабинете повисла зловещая пауза. Наконец Байбаков обернулся и, глядя на окаменевшее лицо Махорина, произнес:

— Отчего вы молчите? Следуя законам жанра, вы должны сказать: «Теперь понятно, почему вы разыграли с Тайгачевым эту злую шутку».

Сашка усмехнулся — у него действительно мелькнула подобная мысль.

Байбаков тоже горько хмыкнул и пробурчал:

— Волхвы не боятся могучих владык… Вы, конечно, обязаны проверить все варианты. Только по-дружески, как бывший юный следопыт, хочу предупредить. Не я ваш подопечный. И хотя Леша Тайгачев давно стоял на моем пути, не я его спихнул. Так уж судьба рассудила…

Махорин побарабанил пальцами по столу.

— Вы человек богатый?

— Состоятельный.

— Значит, заплатить специалистам за проведение такой акции могли?

— Естественно.

— Тогда, я думаю, интересоваться вашим алиби бесполезно.

— Как хотите, — опустошенно произнес будущий президент и устало плюхнулся в кресло.

Сашка помолчал, обдумывая следующий ход. В работе сыщика есть такие мгновения, когда следует охватить мысленным взором все возможные пути преследования преступника и выбрать один — наиболее вероятный, чтобы не бросаться в разные стороны, не утонуть в мелочах, не отвлекаться на ложный след. Как это сделать? Можно ли этому научить? Наверно, нет… Ведь в конце концов помимо устоявшихся навыков и приемов в каждом ремесле присутствует талант, который издревле народ именовал «дар Божий». Вот и сейчас прислушался Махорин к себе и словно услышал таинственный голос: «Александр Сергеевич, а ведь не врет этот честолюбивый парниша. Слаб он в коленках для таких решительных действий. А посему мечта его никогда не осуществится. Затопчут его другие носороги на пути к заветной вершине…»

Вздохнул Махорин, с жалостью посмотрел на Байбакова и спросил:

— У вас служба охраны есть?

Дмитрий Васильевич утвердительно кивнул.

— Хочу с ее руководителем пообщаться.

— Пожалуйста. Налево по коридору. Там табличка.

Сашка распахнул дверь — и увидел Никиту Петрова. Лет десять тому назад, еще до университета, они служили с ним в Афганистане, в одной десантной роте. Петров был детиной огромного роста и отличался удивительной физической силой. Однажды их БРДМ подорвался на душманской мине. В таких случаях, как правило, погибал несчастный водитель, а умная «десантура» загорала на броне: в худшем случае — контузия или ушибы. Но в тот раз машину завалило на бок, и она придавила ноги молоденькому лейтенанту — любимцу солдат, балагуру и весельчаку. И тогда Никита Петров в каком-то яростном, злом порыве ухватился за горячую скобу и приподнял тяжелый кусок искореженного металла.

— Вот это встреча! — воскликнул Махорин, еще не зная, радоваться ему или огорчаться.

Петров вскочил из-за стола, бросился ему навстречу.

— Александрушка! Кореш мой золотой! Мне передали по «внутряку», что опер сейчас придет. А это, оказывается, ты… Вот ведь, куда только нашего брата судьба ни разбросала. А я слыхал, ты на юриста учился.

— Все правильно, — подтвердил Сашка.

— Так что же, ты с