Так говорила женщина - Каффка Маргит

Девушка: Как вы все помните, ваше благородие!

Директор: Я довольно много всего помню. Например, я редко встречался с вашим классом, но могу в точности назвать всех по именам, где сидите, за какой партой.

Девушка (смело и немного игриво): Тогда кто сидит за второй партой, с краю, со стороны печки?

Директор: С краю, погодите. Симпатичная светлая девушка, ее волосы обычно собраны в корзинку, красивая, высокая, Мелания Аппел, так ведь?

Девушка: Браво! Она очень умна, не правда ли, господин директор?

Директор: Умна ли, я не скажу, но у нее осознанный, осмысленный взгляд. Симпатичная девушка, правда?

Девушка: Расскажу ей! Как она обрадуется. Как же обрадуется Мелания!

Директор (наклоняется, интересуясь): И почему же она обрадуется?

Девушка (снова краснея): Не могу сказать, это на самом деле такая глупость. В школе...

Директор (еще больше наклоняется, опирается о подлокотник дивана): Вот что значит человек! (улыбается) У всех есть секреты. Какая внутренняя борьба! Необходимо сменить тактику (трогает себя за узкий подбородок и долго, внимательно смотрит на девушку).

Девушка: Боже! Ничего такого! Только вот Мелания Аппел ненавидела геометрию, а теперь только на «отлично» отвечает, ничем другим и заниматься не желает. Так вышло, что у каждого есть любимый предмет...

Директор (еще шире улыбается и пристально смотрит на нее, не отрываясь): Ну у вас, голубушка это, стало быть, литература!

Девушка (стесняясь): Да — но не настолько.

Директор: Насколько?

Девушка: Не знаю...

Директор (двумя пальцами обхватывает руку девушку и крепко держит): Ну нет! Объясните.

Девушка (не смеет двигаться, очень смущена): Не настолько, чтобы утюжком волосы укладывать на урок венгерского или самую красивую блузку надевать.

Директор: А Мелания надевает?

Девушка: Да, на геометрию. Она всегда тайком укладку делает, потому как в пансионе запрещено, а девушки со светлыми волосами все это делают.

Директор (еще сильнее сжимает ее руку): Только светловолосые? Беда! То есть, вы так и ходите с неуложенными волосами?

Девушка (чувствует, как по руке проходит жар): Они сами во все стороны торчат. (как заколдованная птичка, смущенно, резво щебечет) Я их не особо завиваю. Попробовала один раз сделать помпадур, когда выступала с декламацией на кружке самоподготовки. Меня тогда Маргит Тот раскритиковала, но господин директор пожалел, сказал, что критика была несправедливой, и похвалил. Я не умею толком декламировать, меня обманом зазвали. У меня слабый голос.

Директор: Ну, для того, чтобы декламировать, не нужно кричать. Вы способны проникать словами в самое сердце. У вас прекрасный голос, тихий, вкрадчивый, в нем слышатся тысячи переливов, он подлинно передает настроение. Процитируйте «Уэльских бардов», «Вечерний нежный ветерок...»

Девушка (опираясь на ручку кресла в странном оцепенении, мягко сжимая ее, почти дрожа):

Директор (заметно покраснев): Ну?

Он кладет другую руку на талию девушки.

Та закидывает голову назад.

Ну? Чертовка! Милая чертовка! (зарывается лицом в волосы)

Девушка (про себя): Это уже серьезно. Такое еще ни с кем не случалось! Наверное, не стоит рассказывать другим. Нужно вскочить, но никак! Еще есть время! Пока ничего страшного, пока ничего!..

Снаружи слышится шум и голос семинариста, который привел кого-то в приемную.

Семинарист: Пожалуйста, проходите. Его благородие у себя!

Директор (еще раз с силой сжимает руку девушки, отпускает; тихо, пряча явное желание): Подождите здесь, прошу, подождите, я скоро вернусь! (выходит в приемную к новому посетителю)

Поздний час. Дородная дама с полным лицом заходит в кабинет. Делает вид, что ничего не замечает. Глаза выглядят заплаканными, голос протяжный, поющий.

Дородная дама: Ваше благородие господин директор! Я пришла по поводу моего мальчика, этого негодника. Я всего лишь бедная вдова...

Директор старается держать себя в руках, прячет нелюбезность под тусклой, натянутой улыбкой. Девушка встает, приглаживает волосы, смятые рукава и, тяжело дыша, покрасневшая выходит. Директор предлагает посетительнице сесть, делает несколько шагов вслед за девушкой. Обращается к ней сухо и громко.

Директор: Ну мы все решили, не так ли, голубка? Бумаги отправлю директрисе, напишу вам лучшую рекомендацию. С Богом! Передавайте мое почтение дяде Пали!

Диана с отбитой рукой (обращаясь к прошмыгнувшей девушке): Беги отсюда, скорей, скорей! (указывает направление стрелами)

Дежурный, открывая двери, смотрит на задыхающуюся девушку, и на лице его, под жидкими усиками проступает злорадная юношеская гримаса.

Дверной звонок тренькнул — коротко, словно от совсем слабого нажатия, — а затем величавая, торжественная тишина вновь воцарилась на лестничной площадке, застеленной ковром. У входа в квартиру стояли, улыбаясь друг другу, две юные, раскрасневшиеся от быстрой ходьбы девушки, и, пока они ждали, пар от их дыхания клубами поднимался в свете электрической лампы.

Одна была темноволосая, стройная, с правильными чертами лица, тонкими губами, очаровательно угловатыми движениями; красота ее казалась чистой и необычной — почти мальчишеской, как у прелестного римского puer[16]. Вторая — маленькая блондинка, курносая, с насмешливым лицом, округлыми, как у взрослой женщины, бедрами и пухлыми, по-крестьянски жесткими маленькими ручками. Девушка была заметно напугана.

— Боже, Клара! Меня ведь не вышвырнут отсюда? — нежно прозвенел ее голос, и между лукаво изогнутых губ сверкнули молочно-белые, похожие на рисовые зернышки зубы.

— Глупышка! — прозвучал краткий и серьезный ответ. — Давай без аффектаций.

Темноволосая девушка помолчала и добавила:

— Ты моя подруга и идешь к моей тете со мной, а ей хорошо известно, что если драгоценные родственники не удосужились прийти за тобой в интернат, то отпускают только с парой.

— Клара! — настырно продолжала первая. — Послушай, может, не стоит нам сейчас просить билеты в театр. Как-то неудобно...

— Ну вы посмотрите на нее! Это что такое? Не ты ли больше всех обрадовалась, когда появилась возможность сходить в театр? Сама ведь сказала, что сегодня с тобой непременно случится что-то необычное и интересное.

— Да, я себя весь день странно чувствую. Хочется совершить что-нибудь дерзкое и безрассудное, пройти по краю пропасти, за которым всевозможные «нельзя» и «не принято», но сдержанно и красиво, словно в благородном танце. Чтобы опасность приблизилась к нам, но не коснулась...

— Безумный ты софист — сколько болтовни! Видно, что ты никогда не была в морге на улице Тюзолте и не видала огромных казанов, в которых уродливый рябой слуга варит ссохшихся старух. От бучения[17] в воздухе стоит пар, а зашедшие поскальзываются на разбрызганном костном мозге.