Птаха - Кортни Коллинз

Захочет ли кто-нибудь взять ее в жены? – спросила мать. Они развешивали фонарики и таскали стулья.

Мама, прости мне мои слова, ответила Мида, но, пожалуй, это не лучшая ваша идея.

Ты прилагала максимум усилий, чтобы как можно хуже выполнять все, чему учила тебя мать – готовить, убирать, носить еду, складывать белье. Она и не скрывала, как хотела мальчика, и иногда тебе тоже этого хотелось – тогда ты была бы свободна. Поскольку, помимо утомительной работы по дому, она старалась научить тебя тому, что идеальная дочь должна мириться со своей участью и не задавать вопросов.

Ты не хочешь повторять жизнь матери. Как ей объяснить? Ты хочешь такой жизни, какую пока не видишь. Какую тебе словно нашептывают поле, горы, дорога; а дорога еще говорит, что ты можешь улизнуть из деревни и умчаться прочь.

Так нет же, ты должна мечтать о жизни, как у матери, и принять все, что она тебе ни скажет. И наваливается такая тяжесть, которую можно сбросить только бéгом. Всякий раз, чувствуя ее, ты выбегала на дорогу. С самого детства. Но недавно стали жаловаться соседи, в том числе Чоу. Ты, дескать, привлекаешь к себе внимание.

Говорят так: Бегают животные. А девочки – нет.

Ты стоишь на краю поля, взгляд матери направлен на тебя. Ты берешь с земли камень и оборачиваешься. Мать качает головой. Ей не нужно произносить никаких слов, ты и так понимаешь, о чем она думает…

Ну вот опять…

Когда ты целишься камнем в окно.

Я не хочу замуж! – кричишь ты. Мать успевает закрыть ставни, и камень попадает в них. Ты кричишь громко, чтобы слышала вся деревня, потом умолкаешь. Кругом тишина.

Ты раскидываешь руки и начинаешь вертеться. Поднимаешь голову к небу. Крутишься, крутишься, пока мир, состоящий из дома, свинарника, матери, сестры, отца, полей, не сливается в унылую пустоту.

И тут ты опять слышишь голос матери.

Захочет ли кто-нибудь взять ее в жены?

Ты садишься на корточки и рвешь руками траву. Предательство болью отдается в груди. Ты встаешь, поворачиваешься лицом к полю, у тебя кружится голова. Побежав, ты спотыкаешься. Но все равно бежишь. Ты бежишь к дороге, и плевать, кто тебя видит.

Ты просыпаешься одна в белой комнате. Все тело налито свинцом. Ты даже пошевелиться не можешь – тебя привязали к кровати. Ногами натягиваешь веревки, но они нисколько не ослабляются.

Солнечный свет пробивается по периметру занавесок, и ты понимаешь: сейчас день. Одна рука лежит поверх одеяла, вторая в петле. По плечу как будто били дубиной, спутанные волосы при дыхании поднимаются и опускаются, словно на груди улегся полудохлый зверь.

Ты догадываешься, что находишься в больнице. В палате стул, высокая тумба с железными ящиками, стол на колесиках и аппарат с мигающими огоньками – красными и зелеными. К свободной руке прикреплена канюля.

Ногти твои выкрашены в зеленый металлик, а на внутренней стороне запястья той руки, что в петле, татуировка – маленькая т. Вряд ли это религиозное, думаешь ты. Ты ведь неверующая. Ты подтягиваешь запястье поближе к глазам, но, судя по тому, как съехал хвостик буквы, татуировку делал любитель (или ты сама?); ты ничего не помнишь.

Ты вообще мало помнишь. В голове туман, и хочется спросить кого-нибудь, как ты здесь очутилась.

Во рту мучной привкус, как будто клей. Ты осматриваешься в поисках воды.

В дверях женщина.

Доброе утро, Птаха, говорит она. Ты не слышала, как открылась дверь, поэтому непонятно, сколько времени она уже здесь стоит.

Вы кто? – спрашиваешь ты.

Твоя медсестра, Марджи. Зашла тебя проверить.

Почему меня привязали к кровати?

Тебя ввели в общий наркоз, а дети, выходя из него, иногда кричат и сучат ногами. Это называется синдром разгневанного ребенка.

Я ребенок?

Тебе четырнадцать лет и девять месяцев. Врач беспокоился, как ты выйдешь из наркоза, поскольку в организме уже были наркотические вещества. Ты знаешь, что принимала?

Она говорит громко и медленно, будто иначе ты не поймешь.

Ты качаешь головой. Нет, не помню.

Она идет к тебе с градусником. Можно я подсуну его тебе под язык?

Какой сегодня день?

Утро вторника.

А когда я сюда попала?

В понедельник после обеда. Откроешь рот?

С гадким привкусом во рту тебе не хочется его открывать.

Вы не могли бы дать мне воды?

Она наливает в пластиковый стаканчик воду. Ты медленно ее пьешь.

Вы знаете, как я здесь очутилась?

Прости, отвечает она, и лицо ее напрягается. Мне нельзя говорить.

Тебя обливает волной покалывающего жара.

Ладно, а кому можно?

Медсестра отходит к железной спинке кровати в изножье и постукивает ручкой по планшету с информацией о пациенте.

Вы вообще ничего не можете мне сказать?

Она оборачивается на дверь, потом опять к тебе.

Ты с водяным пистолетом пыталась ограбить заправку. Подоспели двое полицейских, и один выстрелил тебе в плечо.

Почему вы говорите шепотом?

За дверью охранник. А мне нельзя ничего тебе рассказывать.

Охранник?

Решили, что ты склонна к побегу.

Очень смешно.

Ты дашь мне измерить температуру?

Ты открываешь рот. Язык до сих пор синий, удивляется медсестра и пристально на тебя смотрит.

Почему у тебя синий язык? Ты хочешь, чтобы она отвернулась, и закрываешь глаза. Наконец пищит градусник.

Как ты себя чувствуешь? – спрашивает сестра, вынимая его.

Непонятно. Кажется, я не очень много помню.

Натерпелась, наверно?

Если честно, я знаю только то, что вы мне сказали.

Похоже, тебе захотелось голубого слаша[1].

Слаша?

Поэтому язык синий. И ты выпила его, до того как заплатить. Или вообще не заплатила. Я могу что-то сделать для тебя, прежде чем уйду?

Да. Снимите, пожалуйста, эти веревки. Я не могу пошевелить ногами.

Медсестра Марджи вглядывается тебе в лицо, смотрит в глаза. Вроде ты без осложнений вышла из наркоза.

Ну, если не считать того, что я ничего не помню.

Воспоминания вернутся. Просто отдыхай и жди.

Она отстегивает ремни под кроватью, а затем наклоняется над тобой и снимает их. Но, наверно, у Марджи подкосились ноги, поскольку она теряет равновесие и падает на тебя.

А-а! – кричишь ты.

Прости, пожалуйста. Медсестра поспешно поднимается. Лицо ее вдруг становится серым.

Вы собираетесь упасть в обморок? – спрашиваешь ты.

Меня вообще не должно здесь быть. Смена закончилась несколько часов назад.

Почему вы тогда здесь? – спрашиваешь ты, но Марджи уже вышла из палаты.

Поскольку ремни развязаны, ты пытаешься сесть. Все