Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Но война расслабленности не прощает. Чуть зазевался, высунул голову больше, чем надо, или распластался на мгновение позже, и вонзится в тебя пуля или осколок разорвавшийся мины. Хорошо если ранит, а случается и хуже. Но об этом не хочется думать. Хотя мёртвым хорошо, мёртвым не страшно…

А через несколько дней из штаба полка пришёл посыльный и потребовал Ивана и Гришку к командиру для награждения.

И батальонный появился в их окопе вместе с посыльным.

Долго смотрел на стоявших перед ним Ивана и Григория и думал: если они в таком затрапезном виде предстанут перед светлые очи Кашалота – комполка, прозванного так за большой рот, который открывался только для того, чтобы наорать или хотя бы вылить на голову виновного или невиновного негодование, которое, не переставая, кипело в нём, то уж нагоняя за их вид не избежать, но вслух сказал:

– Что же мне с вами делать-то.

Махнул рукой, понимая, что ничего нельзя исправить, голосом обреченного человека – криков и бубнежа Кашалота не избежать – и сказал:

– Пошли.

И не оглядываясь выбрался из окопа и пошел в сторону командного пункта полка.

Иван посмотрел на Гришку, оглядел себя и подумал:

– Хорошо бы хотя бы умыться. Но вода, вода… Где взять?

Поэтому махнул рукой, как бы приглашая Григория, и сказал, сожалея, что предстанут перед большими начальниками в таком неприглядном виде:

– Пошли.

Гришка, до этого смотревший на все с полным безразличием, словно его ничего не касалось, поспешил за Иваном.

Не верилось, что можно встать и идти по земле, а не ползти. Это было странным.

Казалось, сейчас немцы начнут стрелять, а им, покинувшим родной окоп, и схорониться негде. Ивану, всё время оглядывающемуся назад, думалось, что он под прицелом у снайпера, вот-вот – и тот выстрелит.

Они шли и шли, и никто не стрелял. И он забыл про снайпера и сожалел об одном, что завтрак ещё не принесли, а когда вернутся, всё будет холодное. А с утра, если получалось, стакан сладкого горячего чая был бы кстати.

Сашок проводил их взглядом, сожалея, что люди из его взвода предстанут перед начальством, как замухрышки, и это ему поставят в вину. А что он может сделать, воды не хватает на всё. На питьё не хватает, а уж об остальном и говорить не приходится.

До штаба километра три, так что добрались быстро.

В небольшой балке, прямо в отвесных стенах вырыты землянки. И укреплены не абы как, а хорошим лесом. Иван, глядя на это, подумал: «Сколько же надо времени и сил, чтобы всё это построить. Одного материала сколько ушло. А потом в одно мгновение всё бросить и уйти. Сколько раз уже так было».

Посыльный исчез в одной из землянок и как сквозь землю провалился. Батальонный, не ожидая ничего хорошего, топтался рядом. Ему хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, излить душу, но кругом одни штабисты. Вроде такие же люди, а шугаются от окопных, как чёрт от ладана. И тоскливо стало от предстоящей встречи с Кашалотом.

Пришлось ждать, начальство завтракало. И пока они так стояли, мимо них проносились, едва не задевая, то капитан с бумагами, то посыльные с пакетами, то просто какой-то важный молодой лейтенант вышагивал так, будто он тут самый главный.

И все чистенькие и опрятные, видно, в воде здесь не знали недостатка.

И Ивану стало обидно, что другие живут, как люди, а они, на ком, собственно говоря, война держится, как скотина, обитают в чистом поле, в грязи, холоде и постоянных мыслях о еде. Но что больше всего поразило Ивана: не слышно войны. Где-то, наверное, грохотало, но сюда не доносились эти пугающие, но привычные его ушам звуки.

Вдруг появился чистенький лейтенант, видно, по окопам такая гимнастёрочка не тёрлась, посмотрел на них и спросил, с сожалением качая головой:

– Что ж вы, как черти, грязные?

И уже раздраженно, понимая, что ничего не поделаешь, за пять минут, даже при всём старании, не приведёшь их в божеский вид, добавил:

– Служишь, служишь, и спасибо не скажут. А тут по полгода не умываются, пришли и ордена им подавай.

Иван посмотрел на него, промолчал, но подумал: «Посидел бы ты хоть недельку в окопах, посмотрел бы я на тебя».

Гришка вообще не слушал, крутил головой, рассматривая командный пункт. Ему тоже была в диковинку чужая и неплохо обустроенная жизнь. Но он не возмутился, как Иван, понимая, что так только для высоких людей такое положено, а ему и так сойдёт, как есть.

Это у Ивана справедливость одна, а у Григория другая.

А лейтенант, не замечая батальонного, подумав, добавил, сожалея, что эти двое в своём неказистом виде предстанут перед командиром полка, а виноват будет он, потому что не обеспечил должного вида:

– Что ж мне с вами делать?

Иван пожал плечами и неожиданно сказал:

– Поесть бы не мешало.

– Поесть – это хорошо, – согласился лейтенант, почувствовав что-то человечески простое в его просьбе и добавляя на ходу: – Поесть – это правильно. Сейчас организуем.

И потирая руки, пошел в сторону ответвления оврага, откуда тянуло сладковатым запахом кухни.

Батальонный, чуть сгорбившись, стоял в стороне, поглядывая на отвесные стены оврага. Лейтенант вернулся скоро, с едой не повезло. Видно, у него что-то не срослось, и, как бы извиняясь, произнес:

– Не судьба вам сегодня позавтракать.

– Нам не привыкать, – успокоил его Иван, сожалея о том, что из-за наград они пропустили самое главное в солдатской кочевой жизни – завтрак. А когда вернутся, придётся давиться закоченевшей и ставшей комковатой кашей и холодным, а потому не вкусным чаем.

Вышли командир полка и, наверное, начштаба. Оба до синевы выбритые, в слегка запылённых сапогах и, что больше всего поразило Ивана, от них пахло одеколоном.

Подполковник посмотрел на Ивана и Гришку и, смеясь, кивая на них, хлопая большим ртом, как кошельком, сказал майору:

– Страшные, как черти. От такого вида немцы сразу разбегутся.

И повернувшись к ним, спросил, кивая на Григория:

– Ты, что ли, танк подбил?

– Я, – сказал Иван, выдвинувшись слегка вперёд.

Кашалот зачем-то открыл и закрыл рот, взял руку Ивана и со словами: «Носи, солдат», – вложил ему в ладонь орден Красной Звезды. А Григорию просто сунул медаль «За отвагу». И тут же, повернувшись, забыл об их существовании.

Но увидев батальонного, остановился, переменился в лице и поманил