Песня жаворонка - Уилла Кэсер

и трудолюбивый, как ослик. Потом однажды ночью он возникал в гуще посетителей в салуне и начинал петь. Он пел, пока хватало голоса, пока не начинал хрипеть и задыхаться. Тогда он принимался играть на мандолине и пить, пока у него не закатывались глаза. Наконец, когда салон закрывался, когда Джонни выставляли на улицу и его больше некому было слушать, он убегал — вдоль железнодорожных путей, прямо через пустыню. Он всегда умудрялся забраться в товарный поезд. Миновав Денвер, он зарабатывал игрой на мандолине, переходя из одного салуна в другой в южном направлении, и наконец пересекал границу. Он никогда не писал жене, но скоро ей начинали приходить по почте газеты из Ла Хунты, Альбукерке, Чиуауа с отчеркнутыми заметками, в которых говорилось, что Хуан Тельямантес со своей чудесной мандолиной выступит в кафе-гриле «Кролик» или в салуне «Жемчужина Кадиса». Миссис Тельямантес рыдала, ждала и расчесывала волосы. Выжатый досуха, выгоревший, полумертвый Джонни, ее Хуан, всегда возвращался к ней под крыло — однажды с опасной ножевой раной в шее, другой раз без пальца на руке. Но он и четырьмя пальцами играл не хуже, чем пятью.

Общественное мнение было снисходительно к Джонни, но беспощадно к миссис Тельямантес за то, что она терпела выходки мужа. Все говорили, что она должна его приструнить, должна от него уйти, что она себя совершенно не уважает. Короче говоря, миссис Тельямантес оказывалась во всем виновата. Даже Тея считала ее слишком уж безгласной. Сегодня ночью, сидя спиной к луне и глядя на луноцвет и на горестное лицо миссис Тельямантес, Тея думала: нет на свете ничего печальнее такого терпения, такой обреченности. Это гораздо хуже, чем безумие Джонни. Нельзя быть такой пассивной и покорной. Тее хотелось броситься на песок, кататься и кричать на миссис Тельямантес. Она обрадовалась, когда доктор наконец вышел.

Мексиканка встала и почтительно ждала. Доктор, держа шляпу в руке, добрыми глазами посмотрел на жену больного:

— Ничего нового, миссис Тельямантес. Он в таком же состоянии, как и в прошлые разы. Я оставил лекарство. Не давайте ему ничего, кроме сухарной воды, пока я его снова не посмотрю. Вы отличная сиделка, вы его вытащите. — Доктор Арчи ободряюще улыбнулся, оглядел маленький садик и нахмурился. — Я не пойму, что его толкает так поступать. Он себя убивает, притом что он совсем не буйный. Вы не можете его как-нибудь привязывать? Вы же, наверное, распознаете, когда близится очередной приступ?

Миссис Тельямантес прижала руку ко лбу:

— Это все салун, доктор, возбуждение — вот что его толкает. Люди слушают его, и он возбуждается.

Доктор покачал головой:

— Возможно. Я не могу его вычислить. Не пойму, что он от этого получает.

— Он вечно обманывается… — Мексиканка заговорила быстро, голос у нее дрожал, и длинная нижняя губа тоже. — У него доброе сердце, но головы совсем нет. Он обдуривает сам себя. Вы, американцы, не понимаете, вы прогрессивные. Но у него нету рассуждения, и он вечно обманывается.

Она стремительным движением подняла одну из белых раковин, окаймляющих дорожку, и, наклонив голову (как бы извиняясь), приложила раковину к уху доктора Арчи:

— Послушайте, доктор. Слышите, там что-то есть? Это море шумит, но на самом деле море очень далеко отсюда. Вы это понимаете, потому что у вас есть рассуждение. А он обманывается. Для него это и есть само море. Что для нас мелочь, для него большая вещь.

Она снова нагнулась и положила раковину на место, в ряд таких же. Тея осторожно подняла ее и приложила к уху. Шум потряс Тею; словно кто-то звал ее издалека. Так вот почему Джонни убегает. В миссис Тельямантес с ее ракушкой было нечто внушающее благоговение.

Когда они шагали обратно к Мунстоуну, Тея поймала руку доктора Арчи и сильно сжала. Тея вернулась домой, а доктор — к своей лампе и своей книге. Он никогда не уходил из клиники раньше полуночи. Если вечером он не играл в бильярд или вист, то читал. Это вошло у него в привычку, помогало забыться.

За несколько недель до памятного визита к миссис Тельямантес Тее исполнилось двенадцать лет.

В Мунстоуне жил достойный человек, который уже планировал на ней жениться, как только она подрастет. Его звали Рэй Кеннеди, ему было тридцать, и он служил начальником товарного поезда на маршруте Мунстоун — Денвер. Рэй был крупный, с угловатым открытым американским лицом, похожим на утес подбородком и в целом непримечательными чертами, которые плохо поддавались запоминанию. Он был агрессивный идеалист, вольнодумец и, как большинство железнодорожников, глубоко сентиментален. Он нравился Тее не столько характером, сколько полной приключений жизнью, которую когда-то вел в Мексике и на юго-западе Соединенных Штатов. Еще Тея любила его за то, что он единственный из друзей возил ее на песчаные холмы. Тея постоянно рвалась туда душой: она любила песчаные холмы больше, чем любой другой уголок в окрестностях Мунстоуна, и все же ей так редко удавалось туда попасть. С ближними барханами было проще: они отстояли всего на несколько миль от дома Колеров, и Тея могла запросто сбегать туда в любой день, если назначала урок музыки на утро и находила, кому сбыть Тора на вторую половину дня. Но до настоящих холмов — Бирюзовых холмов, как называли их мексиканцы, — было добрых десять миль, причем по трудной песчаной дороге. Доктор Арчи иногда брал Тею с собой в дальние поездки, но в песчаных холмах никто не жил, и потому доктору не доводилось туда ездить. Одна надежда была на Рэя Кеннеди.

Этим летом Тея еще ни разу не побывала в холмах, хотя Рэй несколько раз планировал воскресные поездки. Один раз заболел Тор, а другой раз органистка из отцовской церкви была в отъезде, и Тее три воскресенья подряд пришлось подменять ее. Но в первое воскресенье сентября в девять утра Рэй подкатил к парадным воротам Кронборгов, и путешественники наконец отправились в дорогу. С Теей поехали Гуннар и Аксель, а Рэй пригласил Испанца Джонни и попросил его взять с собой миссис Тельямантес и мандолину. Рэй безыскусно обожал музыку, особенно мексиканскую. Он и миссис Тельямантес позаботились о провизии для пикника и собирались сварить кофе в пустыне.

Отъезжая от мексиканского городка, Тея сидела на переднем сиденье повозки вместе с Рэем и Джонни, а Гуннар и Аксель — на заднем вместе с миссис Тельямантес. Они, конечно, возражали, но кое в чем Тея непременно добивалась своего. «Упряма, как финн», — иногда говорила о ней миссис Кронборг. Когда