Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов
Как бы то ни было, не безмерно гиперболизированное повествование Джувейни и его собратьев по перу и предвзятости (вряд ли доступное «христианам-франкам», наверняка не знакомым, в подавляющем большинстве своем, с сочинениями иранских историков), а во многом недостоверные сообщения «франкских», «латинских», западных хронистов – впрочем, по вполне понятным причинам – внесли наиболее весомый вклад в формирование исключительно негативного образа низарита, как фанатичного и безжалостного убийцы, на котором буквально «негде штампы ставить», в европейском сознании. Тайное движение «кинжальщиков» произвело поистине неизгладимое впечатление на «франкских» авторов, получавших сведения о нем (причем, чаще всего, из третьих и четвертых рук). В общем и целом их представление о низаритах сводилось к тому, что последние представляли собой зловещую, банду пребывающих где-то в глубоком подполье (и в то же время готовых в любой момент выскочить из-за ближайшего угла) безжалостных убийц, наносящих своим жертвам смертельные удары исподтишка, чаще всего оставаясь при этом безнаказанными.
Тот несомненный факт, что эти безжалостные «человекоубийцы» (известные не только как «низариты», «батиниты» и «хашишимы»[5], но и как «фидаины», или «федави», то есть «готовые пожертвовать собой») не испытывали страха смерти, а совсем напротив, как бы стремились к смерти, напрашивались на нее, нисколько не ослаблял, но лишь усиливал впечатление, производимое тайным движением «кинжальщиков» на сознание из «франкских» современников. В этой ситуации зерно истины о низаризме оказывалось погребенным под великим множеством невольных или вольных искажений и откровенно фантастических измышлений.
Данная традиция не прервалась и по завершении эпохи Средневековья, «плавно» перейдя из нее в Новое, а затем – и в Новейшее время. Когда в просвещенном, как принято считать, XIX веке европейские историки начали проявлять интерес к низаритской теме, сложившиеся вокруг него мифы стали, как это ни странно, множиться, приобретая все более неправдоподобные и порой совершенно гротескные формы. И лишь благодаря самоотверженному труду многих историков прошлого, XX века к истории низаритов стал проявляться более взвешенный, более сбалансированный подход, и маятник исторической науки стал двигаться в обратном направлении, от легенды обратно к истории. В результате усилий непредвзятых и лишенных антинизаритских предрассудков историков XX века мрачные, непроглядные тучи, затемнявшие так долго наш взгляд на низаритов, начали постепенно рассеиваться. Тем не менее, налет мифологии, по-прежнему окутывающий историю низаритов, остается настолько густым, а число достоверных источников об исторически реальном низаритском движении – столь ограниченным, что шансы на восстановление всей полноты правды о низаритах в их исторической перспективе весьма невелики.
Поскольку сами низариты не оставили о себе почти никаких исторических свидетельств, с самого момента возникновения низаритского движения стали возникать всякого рода легенды и мифы о нем. Разгром исторических низаритов монгольскими захватчиками лишил низаритское движение последней возможности защитить себя от все более чудовищных измышлений и обвинений, возводимых на них их противниками. Хотя они выжили и продолжали существовать долгие века после постигшей их катастрофы, ускользнув, пусть в сравнительно, небольшом числе, из рук беспощадных монгольских карателей, созданные низаритами независимые самостоятельные государства прекратили свое существование раз и навсегда. Уцелевшим низаритам пришлось удовольствоваться существованием в рамках относительно небольших, как правило, весьма уединенных, общин, влачивших свою жизнь в условиях строжайшей изоляции. И врагам низаритов уже никто не мог помешать писать и говорить о низаритах что угодно, не опасаясь ни малейших возражений и попыток оспорить или хотя бы поставить под сомнения все более дикие, безумные и яростные обвинения, возводимые на побежденных…Что называется, «игра в одни ворота»…Стоит ли удивляться тому, что в этих условиях расцвел столь пышным цветом миф об «ассасинах», под влиянием которого оказался целый ряд писателей, включая не только таких вдохновенных мастеров пера, как Василий Григорьевич Ян, Лев Николаевич Гумилев, Морис Давидович Симашко или Игорь Всеволодович Можейко, но и пишущего настоящие строки бумагомарателя (в нескольких его предыдущих книгах)?
Ядро и сердцевину этого мифа составляло представление о практикуемых «ассасинами» постоянных политических убийствах как главном и чуть ли не единственном средстве обеспечения существования их «скрытого», «глубинного» государства. Между тем, использование низаритами убийц-смертников было не более чем отработанным на протяжении долгой борьбы за выживание защитным механизмом, созданным гонимой многочисленными врагами группировкой, находившейся в безнадежно проигрышном положении, как с точки зрения численности, как и с точки зрения военно-политического могущества, по сравнению с ресурсами ее противников. В реальности же практика политических убийств была отнюдь не единственным, но лишь одним из средств низаритской стратегии, предусматривавшей, наряду с использованием, в зависимости от обстоятельств, террористических актов, строительство сильно укрепленных крепостей-убежищ в труднодоступных горных районах, в которых можно было укрыться в моменты наибольшей внешней угрозы, а также чрезвычайной (и в некоторых случаях – прямо-таки поразительной, если не сказать – обескураживающей!) гибкости, присущей низаритам способности изменять своим, казалось бы, священным ценностям и убеждениям, политическим взглядам и союзам и даже религиозным воззрениям, причем изменять мгновенно, почти молниеносно. Один из применяемых низаритами тактических приемов всегда доставлял историкам, изучающим низаризм, немало трудностей, и, возможно, создавал порою неуверенность в умах и душах, самих членов низаритского движения, внося в них немалую долю сомнений и смущения. Речь идет о тактическом приеме, именуемом «такийя» (что в буквальном переводе с арабского языка означает «мысленная оговорка», «благоразумие», «осмотрительность» или «осторожность»). В рамках данной концепции своеобразного «разумного оппортунизма» низаритам дозволялось скрывать свои подлинные взгляды, верования и убеждения во избежание тех или иных опасностей, невзгод и неудобств. Вплоть до допущения отречения от собственной веры, как средства сохранения жизни. Это называлось «благоразумным сокрытием своей веры ради высшей цели и высшего блага (то есть – для блага своей религиозной общины)», и вполне могло послужить образцом и моделью поведения для членов позднейшего «франкского» ордена иезуитов с его девизами «к вящей славе Божьей» и «цель оправдывает (или, буквально, «освящает» – В. А.) средства». Как говорится, притворно клянись и лжесвидетельствуй, но тайны раскрывать не смей…
Справедливости ради, следует заметить, что к тактическому приему «такийи» издавна прибегали не только низариты и не только измаилиты, но и мусульмане-шииты вообще. Это «благоразумное сокрытие своей веры» издавна считалось (и считается) одним из руководящих принципов шиизма. Порою
Ознакомительная версия. Доступно 25 из 124 стр.