Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

Выход на мировую историческую арену славяне осуществляют, находясь на стадии родоплеменного строя. Социальная структура у склавинов и антов VI–VII вв. была достаточно проста. Она сводилась, в основном, к оппозиции свой — чужой, свободный — несвободный. Родовые традиции регулировали отношения в обществе, являясь несущей конструкцией социальных связей. Регламентированность жизни была жесткой и обусловливалась, как и все общественные отношения и институты внешней, сверхъестественной санкцией. Поэтому права сородича защищались традициями, на страже которых стояла родовая организация. Закабаление сородича сородичем исключалось. Градация в среде свободных была выражена слабо и не имела ничего общего с системой господства-подчинения. Весь народ обладал правом на участие в родовой и племенной собственности, представлял собой вооруженную силу (народное ополчение) и принимал непосредственное участие в управлении (народное собрание) племенем. Образно говоря, понятия "народ", "войско", "власть" не были четко разграничены в сознании людей того времени, зачастую являясь тождественными. По словам Маврикия Стратега, "племена склавов и антов одинаковы и по образу жизни, и по нравам; свободные, они никоим образом не склонны ни стать рабами, ни повиноваться, особенно в собственной земле"[181]. Они, дополняет Прокопий Кесарийский, "не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща"[182].

Во многом сходную картину наблюдаем и у восточных славян VIII–IX вв., у которых консервация традиционного быта была ощутимее, чем у большинства их южных и западных собратьев. Несмотря на прогресс производительных сил и консолидацию племенных объединений, появление первых раннегородских центров (наблюдаемое в отдельных регионах Восточной Европы) и укрепление наследственной княжеской власти (прослеживаемое, в основном, чисто логическим путем) сознание оставалось еще родоплеменным по сути. Во всяком случае, восточных славян этого времени отделяла от антов и склавинов гораздо меньшая дистанция, чем от древнерусского населения XI–XII вв. Поэтому сложные процессы межэтнического взаимодействия на территории Восточной Европы, основные черты ментальности восточных славян и отдельные стороны социо- и политогенеза невозможно понять без учета предшествующего периода их истории в рамках славянской общности и без анализа аналогичных процессов, протекавших у их южных и западных сородичей в VIII–IX вв.

Как известно, первобытная психология — защитная в своей основе, направленная на "сохранение кровнородственного коллектива в его борьбе с природой и соседями"[183]. Не случайно поэтому, свой всегда противопоставлен чужому, эта противоположность в человеческом коллективе является одной из древнейших"[184]. Чужое — незнаемое и пугающее. В мифологизированном сознании древнего человека чужой — носитель вредоносной магии, колдовства, обладающего разрушительной силой для его собственного кровнородственного коллектива[185]. Отсюда табу в глубокой древности на общение с иноплеменниками, специальные магические ритуалы, направленные на нейтрализацию этого враждебного воздействия при посещении иноплеменниками общины[186].

Боязнь чужаков понятна. Чужое приходило большой бедой в виде войны, тяжелых недугов и других лишений. Кровнородственный коллектив защищали не только и даже не столько живые сородичи. Первобытное мышление — "мистическое по своему существу"[187], во всем видело противостояние сверхъестественных, магических сил: богов, всевозможных духов и т. п. Сам родственный коллектив представлял собою сложную организацию из умерших, живущих и будущих поколений. Главной задачей живущих было сохранять эту нить преемственности, не дать погибнуть роду. Отсюда необходимость строгой регламентации жизни, всех институтов, с целью сохранения "магического щита", недопущения его ослабления и разрушения. Поэтому любой поступок, выходящий за регламентационный ряд нес угрозу благополучию родичей, вызывал порицание и наказание. Ведь предки, духи или боги могли отвернуться от живущих, что не оставляло им шансов на выживание в борьбе с другими коллективами.

Одухотворялась, наделяясь могучими магическими силами, и "Мать сыра земля". Своя помогала, давала силы, чужая — вредила. По словам Дж. Фрезера, "вступая в незнакомую страну, дикарь испытывает чувство, что идет по заколдованной земле, и принимает меры для того, чтобы охранить себя как от демонов, которые на ней обитают, так и от магических способностей ее жителей"[188]. Ведь земля была неотделима от живущих на ней, являлась их естественным продолжением, "вторым я". Занимая определенную территорию, та или иная общественная группа, по словам Л. Леви-Брюля, "не только хозяин этой территории, имеющий исключительное право охотиться на ней или собирать плоды. Территория принадлежит данной группе в мистическом значении слова: мистическое отношение связывает живых и мертвых членов группы с тайными силами всякого рода, населяющими территорию, позволяющими данной группе жить на территории, с силами, которые, несомненно, не стерпели бы присутствие на ней другой группы"[189]. Кроме того, по воззрениям древних, земля сама по себе обладала неисчерпаемыми запасами сил[190]. Отсюда обычай у ряда славянских племен прах мертвых помещать в урны и водружать их на холмах или деревянных столбах по периметру границ владений рода[191]. Таким образом, получалась как бы двойная защита извне: со стороны предков, и со стороны земли.

В глубокой древности, поэтому, чужаков, как правило, уничтожали, либо, в определенных случаях, вводили в род посредством института адопции. Кровная месть, являвшаяся важнейшим инструментом защиты кровнородственных коллективов, была неограниченной: весь род мстил роду обидчика[192], что приводило, нередко, к полному уничтожению противника.

По мере развития общества (роста производительных сил, увеличения плотности населения, активизации межплеменных контактов и учащения конфликтов) эволюционирует система взаимоотношений с "чужими". Зарождается и совершенствуется институт гостеприимства. Обеспечивая гостю прием и защиту, он создавал условия для относительно устойчивых межплеменных контактов, налаживания экономических, культурных, союзнических и, со временем, политических связей. В государствах древнего мира институт гостеприимства (например, древнегреческая проксения) мог превращаться в инструмент международно-правовой защиты иностранных купцов. Наибольшее развитие гостеприимство получило в эпоху "варварства" и в начальную фазу становления ранне-государственных образований. Сохранившийся у тех народов, которые в существенной мере сохранили устои традиционного быта, в древности он был распространен повсеместно. Вспомним древних греков, по представлениям которых гостям покровительствовал и защищал их сам Зевс. То же самое можно сказать и о германцах. Античные авторы, зараженные уже рационализмом цивилизации, не без удивления, а, порой, и не без восторга, свидетельствовали о гостеприимстве северных варваров. "Не существует другого народа, который с такой же охотою затевал бы пирушки и был бы столь же гостеприимен — писал Тацит о современных ему германцах. Отказать кому-нибудь в крове, на их взгляд, — нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка. А когда всем его припасам приходит конец, тот, кто только что был хозяином, указывает, где им окажут радушный прием,