Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

Нахмурившись, он разворачивает свиток, и его глаза-бусинки скользят по моему письму-приглашению так мучительно медленно, что у меня начинает сводить шею, а нетерпение сжирает изнутри.

Наконец его глаза расширяются от узнавания.

― О, так ты дублер!

Я застенчиво киваю, хотя на самом деле мне хочется стукнуть его головой о стену.

Сильно.

Он сворачивает мой свиток и отдает его обратно, отступая в сторону, чтобы открыть дверь.

― Третий уровень. Не обращай внимания на скитальца. В конце цикла Авроры он всегда очень голоден.

Моя дрожь отнюдь не притворная.

Я вхожу в теплые дымные объятия «Голодной лощины», на меня обрушивается густой аромат мускуса и серы, дверь с грохотом захлопывается за мной, и стайка пергаментных жаворонков разлетается в разные стороны. Пройдя по темному тоннелю, я оказываюсь у узкого входа в огромную, величественную пещеру, напоминающую по форме каменное легкое.

Несколько ступенек выводят меня в один из многочисленных путей, проложенных через скопление светящихся источников, из бирюзовых глубин которых поднимается пар. Фейри прижимаются к ступеням, склонив головы, и нежатся в ласковом тепле. Милый рай для тех, кто обладает достаточной властью или политическим влиянием, чтобы оставаться на лояльной стороне Короны.

Я горько усмехаюсь.

Здесь легко притвориться, что наше красочное королевство не покоится на костях.

Отдельностоящая лестница ведет на второй этаж, поддерживаемый замшелыми колоннами. Я направляюсь к ней, петляя по лабиринту дорожек, когда из клубов пара появляется бледное, долговязое существо с глазами, похожими на черные драгоценные камни.

― Черт, ― бормочу я, останавливаясь.

Неестественно повернув голову, скиталец смотрит прямо на меня, втягивает носом воздух, а затем жадно выдыхает.

― Так, так, так… разве твоя душа не аппетитная, сочная штучка?

Ах.

― Как мило с твоей стороны сказать это. Я просто продолжу свой…

― Там духи кричат от отчаянного желания поговорить с тобой. Как насчет того, чтобы ты позволила ненадолго присосаться к твоей душе? ― спрашивает существо, и я клянусь, это звучит так, будто у него текут слюнки. ― Тогда ты сможешь услышать все, что они хотят сказать.

Нет, черт возьми, спасибо.

― Я пас.

От всей души.

Словно не обращая внимания на мои возражения, он устремляется вперед, собирая клубы пара, которые использует, чтобы потянуться в мою сторону бестелесными руками.

Я разворачиваюсь и спешу по другому проходу, волосы у меня на затылке встают дыбом. Оглянувшись через плечо, я вижу как существо склонилось над мужчиной, прислонившимся к краю источника, и высасывает из его приоткрытых губ что-то, похожее на тень.

Дрожь пробирает меня до костей.

Я молча благодарю Творцов за то, что скитальцы встречаются редко, посещая лишь туманные завесы, где они пожирают души в обмен на послания от услужливых мертвецов.

Не могу представить ничего хуже. Я уверена, что духи, так отчаянно желающие пообщаться со мной, не могут сказать ничего хорошего.

Не то чтобы я могла их винить.

К счастью, жуткие пожиратели душ легко отвлекаются.

Я взбегаю по лестнице, поднимаясь намного выше тянущихся ко мне пальцев пара. Звуки смеха и звона бокалов доносятся до меня, когда я выхожу на второй уровень, уставленный столами для игры в Скрипи.

Вокруг собралась толпа, они пыхтят сигаретами, пьют игристые напитки, прижимая к груди игровые осколки. Падают игральные кости, кучки драконьего кровавого камня переходят из рук в руки.

Я украдкой рассматриваю их наряды ― одни одеты в красочные, инкрустированные драгоценными камнями платья. Другие ― в искусно расшитые плащи, в их прически вплетены перья, с мочек свисают бусины. Это горделивый знак их способности слышать песни разных стихий:

Красные ― для Игноса.

Синие ― для Рейн.

Коричневые ― для Булдера.

Прозрачные ― для Клод.

Если не брать в расчет бусины, то, как правило, высокопоставленного стихиаля Сумрака можно узнать с другой стороны комнаты ― это именно те, кто могут похвастаться более чем десятью цветами в одном наряде, словно это делает их такими же могущественными, как яркие драконы, которые правят небесами этого королевства.

Великие молтенмау.

Забавно, ведь именно они первыми пустят кровь зверям, если рудник с кровавым камнем иссякнет.

Я уже на полпути вверх по узкой лестнице, вырубленной в задней стене, когда кто-то высокий, широкоплечий и одетый в плащ начинает спускаться.

Я замираю, не в силах разглядеть его лицо, кроме волевой челюсти, заросшей темной, аккуратно-подстриженной бородой, потому что капюшон плаща скрывает все остальное.

Он не замедляется. Просто продолжает спускаться по лестнице, несмотря на то, что я одета в смелое ярко-красное платье, которое невозможно не заметить.

Я едва не стискиваю зубы, вспоминая о металлической пластине, закрепленной на моем заднем моляре, как раз вовремя, чтобы избежать внезапной активации моего секретного оружия.

Он сам едва помещается на лестнице, а значит, протискиваться мимо друг друга придется с трудом.

Прекрасно.

Типичное дерьмо стихиалей, думающих только о себе.

Вздохнув, я опускаю плечи и делаю шаг в сторону, напоминая себе, что я Кемори Дафидон, странствующий бард из Орига. Я испуганная бродяжка. И я здесь совершенно не для того, чтобы случайно подставить подножку этому мужчине и наблюдать, как он кувыркается по лестнице.

Ни в коем случае.

Прижавшись спиной к стене, я опускаю глаза и жду, когда он протиснется мимо, его тяжелые шаги становятся все ближе. Так близко, что на меня обрушивается дымный мускус, сдобренный запахом свежерасколотых камней, смягченный нотками чего-то маслянистого.

Дыхание перехватывает, а потом вырывается, словно не желая расставаться с густым, насыщенным ароматом, который, возможно, является

одним из лучших запахов, которые я когда-либо вдыхала… Он протискивается мимо.

Останавливается.

Я замираю в его тени, как пламя в темноте, мое сердце бьется быстро и сильно. Все сильнее колотится в моем горле с каждой бесконечно долгой секундой.

Почему он не двигается?

Я боком протискиваюсь вверх по лестнице, освобождаясь от его атмосферы.

― Извините.

Нам нужно скорее разойтись и отправиться по своим делам.

Глухой, скрежещущий звук вырывается из него, словно борется за свободу.

Воздух приходит в движение.

Я двигаюсь вместе с ним.

Резко развернувшись, я хватаю его за запястье со скоростью удара молнии. Напряжение сковывает воздух, и мой взгляд падает на его большую, покрытую шрамами руку ― протянутую, застывшую на полпути, как будто он вот-вот схватит мою вуаль и сорвет ее.

Засранец.

Хотя я не вижу его глаз, я чувствую его пронизывающий взгляд так, что мои легкие сковывает, а его внимание переключается к округлой выемке на моем ухе.

И снова возвращается к глазам.

Резкие слова застревают у меня на языке, как шипы, и