Сорока на виселице - Веркин Эдуард Николаевич
Обычно я не люблю, когда перебивают слишком часто, но Мария перебивала необидно.
– У меня племянник – курсант академии, – продолжала Мария. – Так вот, он практику на первом курсе проходил на круизном системном пароме. «Призраком». Пока шли к Юпитеру, племянник бродил по палубам, скребся в двери кают, свистел, стучал по стенам и оставлял следы в столовой. А за обедом травил попутчикам байки, туристы обожают подобные вещи, это увеличивает интерес к космосу. Разрешенные планеты никому не интересны, ими забит весь освоенный сектор, другое дело запрещенные!
– Ты филолог, – предположил я.
– Пространство должно быть загадочно, – зевнула Мария. – И враждебно. Если оно не враждебно и не загадочно – зачем его одолевать? Плата за звездный билет – ежедневная смерть, только так человек понимает подлинную ценность космоса… Если что, это не мои слова…
Я вспомнил изъеденных гнусом искателей Гипербореи и подумал, что в этом есть смысл – люди любят преодолевать.
– Не спрашивай, зачем нужно одолевать пространство, – сказала Мария. – У меня на экспансию персональный взгляд…
Но я спросил.
Потому что она мне нравилась. Мария. Девушка на оранжевом чемодане. Такое иногда приключается.
Если не филолг, то философ.
– Другого выбора нет потому что, – зевнула она. – Мы родились на морском берегу, и мы обязаны узнать, что на другом. Обречены узнать.
Точно, философ, подумал я. Философы должны стремиться на Реген, там передовой край науки и строится будущее, а философы любят стоять на краю и философствовать про гряущее.
– Но плата за это – смерть, – повторила она.
Кажется, нервничает. Перед смертью у многих так, я сам нервничаю.
– Все равно… это не по-настоящему, – сказал я. – Тебя же потом оживляют.
– Не обязательно тебя…
А, понятно. Космофолк. Традиция. Перед тем как занять места в стазис-капсулах, следует рассказывать друг другу страшные истории.
– У меня знакомая после четырех прыжков заговорила на хеттском. Вот и вопрос – кого они там оживляют? А одна девушка-координатор отправилась на Диту и после четвертой эвтаназии пришла в себя багрянородной Тиче, верховной жрицей… какой-то там древней богини, забыла, как ее точно… Вот и кого они оживляют?
– Не знаю…
– А Реген…
Мария задумчиво посмотрела в купол.
– Реген там.
Она указала пальцем, я машинально посмотрел, но ничего, кроме черноты, не увидел.
– Значит, ты не синхронный физик, значит, ты спасатель…
Мария хихикнула.
– Почему же? Синхронной физикой многие занимаются, – сказал я. – Например, моя бабушка. Она проводит домашние сеансы.
– С монетками?
– С костями, – уточнил я. – Бабушка бросает кости… по средам… И утверждает, что Вселенная есть чудовищная частица…
– Глаз пернатого змея, соринка в глазу пернатого змея, взгляни на меня, я здесь, – закончила за меня Мария. – Люблю эти стихи. И трубадуров…
Она зажала нос пальцами и прогнусавила:
– …Баснословная корпускула, в которой нет разницы между гравитацией и причинно-следственными тредами, где все есть свет, где все есть весть, где все от горя солоно и свято…
Всё весть.
– Я библиотекарь.
На библиотекаря она не похожа, хотя я раньше не видел живых библиотекарей, подозревал, что они повывелись, что их давно заменили на роботов. Кто в наши дни захочет возиться с книгами, что с ними делать…
Но, похоже, желающие не перевелись.
– Вернее, помощник библиотекаря, – уточнила Мария. – А в Институте одна из самых больших библиотек за пределами Земли, и за ней сейчас никто не ухаживает… никто…
– Почему?
– Много работы в европейских фондах. Скажу больше – там катастрофа – я весной работала в Толедо… это неописуемо… Людей не хватает!
– Зачем люди в библиотеках? – не понял я.
Мария едва не поперхнулась апельсиновым мороженым.
– Как зачем? – спросила она.
– Разве нет… библиотечного бота? Буккибера?
– Нет… Разумеется, нет!
Мария доела мороженое, подула на пальцы.
– Книги не любят киберов, – пояснила она. – Страницы рвутся, буквы стираются, переплеты расходятся… А потом, книги надо читать. Если книгу никто не читает в течение года, она стареет физически. Вот для этого и нужны библиотекари. Книги на Регене не читали скоро восемь лет, это критический срок.
– Ты летишь на Реген читать?
– Угу. Работа такая. Там фонд три миллиона, и в трюмах груз… немало.
– На Реген везут книги?
– Удивительно, да? Синхронным физикам нужны бумажные книги, книгам нужен сопровождающий… Так что дел у меня полно. К тому же там червь Вильямса, это бедствие… Паразит, жрет бумагу, переплет, все подряд жрет…
Мария пощелкала зубами.
– С червем надо бороться, послали меня. То есть я сама вызвалась, но через полтора месяца, а не сейчас…
Читать книги и биться с червем. Наверное, это важно. Без Марии черви сожрут половину самой крупной библиотеки во всех внешних мирах. А вторая половина рассыплется в прах от того, что ее никто не читал.
– Неужели они еще остались? – спросил я. – Книгочерви?
Все-таки хорошо, подумал я. Мы сидим в терминале на Лунной базе, над нашими головами шевелит плавниками «Тощий дрозд», и скоро мы отправимся на нем в межзвездное путешествие, мы рассуждаем о книгах и водолазах, хорошо.
– Увы, и на Земле, и в Пространстве хватает, – ответила Мария. – Этим никто не занимался… А сейчас семьдесят процентов внеземных библиотек поражены книжным червем Вильямса!
– Ого! И как с ним бороться?
Мария поднялась с чемодана, открыла боковой отсек и достала прозрачный цилиндр, наполненный красноватым металлическим порошком или, скорее, опилками. Мария встряхнула цилиндр, опилки ожили и зашевелились.
– Perillus mechaculatus, – пояснила Мария. – Механическая реплика клопа перрилюса – естественного врага червя Вильямса.
Кибернетические клопы против книжных червей.
– Кроме того, надо каталогизировать фонды, – сказала Мария. – Кому-то… Фонды там в полном беспорядке, предыдущего библиотекаря съели…
– Что?
– Съели, – повторила Мария. – Не выдержал, бежал на Иокасту.
– Почему?
– Скоро узнаем…
У меня неожиданно сильно зачесались щеки, а волосы на голове у Марии поднялись и заискрили, железные перрилюсы в банке пришли в еще большее беспокойство, так что из банки стал слышен металлический звук.
Я посмотрел вверх. «Тощий дрозд» опускался, медленно увеличиваясь в размерах.
– Вот, началось, – Мария попыталась пригладить волосы. – Однако, адастра, зведы ждут, идем.
Она спрятала банку с перрилюсами в оранжевый чемодан, мы пошагали к шлюзу.
– Что у тебя с глазами? – спросил я.
Мария сняла темные очки.
Левый глаз у Мари закрылся, веки распухли и слегка посинели.
– Ты теперь одноглазая. Это…
– Это явный синхрон, – перебила Мария. – Мы погружаемся в поток Юнга, Реген близок…
– Надо принимать электролит, – перебил уже я. – Ты приняла электролит?
– Он как кисель по вкусу, не могу его пить… Я думаю сделать повязку. Или это слишком?
Мария прикрыла глаз ладонью.
– Для библиотекаря, наверное, в самый раз, – ответил я.
– Ну да, Кривая Мэри…
Мария надела очки. Красиво..
– Доктор сказал, что это иногда случается. Барьер Хойла, что-то с веком, повреждение нерва. Не все переносят смерть одинаково хорошо… Доктор мне капли, кстати, выписал, смотри!
Мария продемонстрировала – самые настоящие – в стеклянном пузырьке с пипеткой.
– Три раза в день. Это мило, ты не находишь? «Тощий» очень милый корабль, обычно постмортем тест – это комбинаторика – после реанимации воскресшему предлагают решить несколько уравнений, но тут все иначе! Тут надо повторять стихи!
Мария потрогала под линзой заплывший глаз.
– Приснится что в кипящем смертном сне… больно…
Мария поморщилась.
– А мне что-то про листы, – вспомнил я. – И про безнадежные воды. Как ты думаешь…
– Как ты думаешь, Шекспир мог хотя бы подумать, что его строки настолько преодолеют пространство?