Русский маятник - Андрей Владимирович Булычев
– Неделя, ваше высокопревосходительство, – после небольшой заминки, посмотрев на командира, ответил тот. – Люди и через три дня могут выйти, как только всё подготовят к маршу, а вот полковое имущество просто так на себе нашим ротам не унести. Нужно уложить в повозки: фураж, провиант, боевой припас и всё прочее.
– А ещё и лазарет везти, – вставил Егоров. – У нас более трёх десятков егерей с серьёзными ранениями в нём лежит. И около сотни с более лёгкими ранами в ротах на облегчённой службе долечиваются. Только-только полевой госпиталь обустроили, для тех, кто там лежит, зимняя дорога на пользу точно не пойдёт.
– Неделя – это много, – покачав головой, проговорил, хмурясь, Суворов. – Меньше чем через три недели большой праздник – католическое Рождество. Весь народ гулять будет, простой люд в большие города на ярмарки и празднование съедется, а кто побогаче, дворяне и местная знать, – на приёмы и балы. Было бы правильно именно в это время вам в Кёнигсберг и входить. А это значит, что дня через три вам уже нужно выдвигаться. Две недели на марш вместе с отдыхом и оправкой. Как раз на Рождество тогда на месте и будете. Ну-у, Егоров, успеете за три дня собраться и за дюжину добежать?
Алексей посмотрел на своих подчинённых и вздохнул.
– Простите, ваше высокопревосходительство, если бы для боя, для атаки и приступа, тогда, конечно, тогда, пусть и рваными, грязными да голодными, с вещевыми мешками за спиной, добежали. А вот для парадного гвардейского похода, да ещё и перед тысячами горожан, ну не знаю, как это возможно. – И он покачал головой.
Суворов посмотрел с прищуром в глаза Алексею и усмехнулся.
– Молодец, бригадир! Перед начальством не тушуешься, на своём стоишь, и если уж говоришь, то по делу. Так что нечего тут у меня прощения просить.
Лазарет, коли обустроились, оставляйте здесь, в этом лагере, вместе со всей его лекарской прислугой. Тут, в Польше, полагаю, армии придётся ещё изрядно постоять. До тех пор, пока эти дипломаты и политики все вопросы решат и все острые углы сгладят. И наши войска под Варшавой есть главный аргумент в любом их споре. Так что к лету отправим ваш лазарет вслед за полком, да по хорошей погоде. К лету, небось, и раненые уже на ногах будут. Так что ничего, не переживай, все в целости к вам доберутся. Можете вместе с лазаретом пока тут и тяжёлый интендантский груз весь оставить. Одним караваном в Россию всё равно пойдут. Охрану я ему выделю, обещаю. А вот так, налегке, да без тяжёлого обоза, мыслю я, не будет уж трудно в Кёнигсберг вам дойти? Теперь что скажете? Годится такое? – И он обвёл ироничным взглядом всю троицу.
– Ещё бы с полсотни вьючных лошадей, ваше высокопревосходительство, – подал голос Рогозин. – Мы бы на них и провиант, и фураж нагрузили. Тогда бы точно быстрее пошли. Свои-то лошади, они ведь для летнего обоза тут останутся.
– Вот что значит хороший интендант! – рассмеялся Суворов. – Никогда не упустит возможности откусить, даже пусть и у фельдмаршала. Будет вам полсотни вьючных, – стал он снова серьёзным. – Ну и вы не подведите. Чтобы показали себя перед союзниками. Пусть мотает на ус тот, кому положено, и думает, что для русского солдата пройти маршем три сотни вёрст зимой невелик труд и он после того всё одно бодр, зол и весел. Ладно, долго вас не задерживаю, сейчас Владимир Семёнович подойдёт и заберёт вас. Там уж сами в главном штабе все бумаги, какие нужны для марша, выправите, причитающуюся дорожную сумму через канцелярию при́мете, ну и все вопросы, какие ещё остались, обсудите. Жаль мне с вами расставаться, ребятки, хорошо вместе служилось. Бог даст, и ещё, может, свидимся, повоюем. Полк провожать я лично приеду, егерей за их храбрость поблагодарю. Матушке императрице рескрипт с благодарностью за её гвардию я уже отослал, он в столице раньше вас уже будет.
– Чирков, плотней мешок укладывай, чего у тебя, как шар, его распёрло?! – покрикивал, проходя около отделения учебной роты, капрал. – Вон у Лутового глянь, всё то же внутри, а та сторона, что на спине, ровная, словно доска. Значит, и нести заплечник удобнее будет.
– Агафон Елизарович, так давали бы ранцы как у мушкетёров, туда уж точно удобней всё складывать, кожа не парусина: и форму держит, и износ у неё меньше, чем тут, да и смотрится ранец не в пример богаче. Не то что этот мешок, словно бы котомка у калик-погорельцев, а не воинское имущество.
– Дурак ты, Чирков, а ведь думаешь, что разумный. – Капрал покачал головой. – Даром что из мещан в рекруты забрит. Вещевой заплечный мешок – самое что ни на есть настоящее воинское имущество. И он к тому же гораздо удобственней для переноски тяжестей, чем тот же солдатский ранец. Потаскал бы ты его для сравнения и сам бы, небось, тогда понял. Так нет ведь, по незнанию и молодости лучше лаять будешь. А я вот три года его носил в мушкетёрах, прежде чем в Валахии егерский мундир надел, потому и знаю, что говорю. Поклажи в ранец гораздо меньше входит, сам он тяжёлый, кожа и так его дублёная, жёсткая, а уж на морозе и вовсе деревенеет. Бывает, на долгом марше так он спину отобьёт, что на неё потом и лечь не можешь. Лямки у ранца короткие, узкие, плечи сковывают и рукам свободы не дают. А уж бежать как с ним неудобно! То ли дело этот наш заплечник. Правильно его уложишь, чтобы всё тяжёлое на дне было, а мягкое к хребтине прилегало, и всё, и красота. Полверсты пройдёшь, поклажа в нём так утрясётся, что прямо по спине её форму примет. С боков ремни под шинельную скатку нашиты, под зацеп парусинового полога али котелка, сзади карман ещё под всякую мелочь. И лямки, заметь, у него большие, широкие, как нужно их подогнать под себя можно. А самое главное, вот сколько ты в ранце веса бы тащил? Небось, и с полпуда бы не было, хорошо, если только треть. А тут чуть ли не целый на себе несёшь. Значит, и больший патронный запас при тебе и фунта три-четыре сухарей али ещё какого другого провианта. А ты ранец, ранец! Укладывай лучше! – Капрал, покачав головой, пошёл по своим командирским делам, а молодой егерь, вздохнув, начал заново перебирать вещи.
– Лучше бы вьючных коней больше дали, – проворчал он, прикладывая к внутренней стенке исподнюю рубаху и портянки. – Всё меньше бы на себе пришлось тащить. Чего уж там одна лошадь на плутонг. Так, кошкины слёзки.
– Да ладно тебе, Данила, и то хорошо, говорят, и того могло бы не быть, – отмахнулся завязывавший горловину своего заплечника Ведунов. – Говорят, сам фельдмаршал повелел казакам табун нам отдать, своих-то свободных в полку мало осталось, они в основном все на обозных повозках али под седлом в эскадронах.
– Вот буду из учебной роты выпускаться, в конные егеря попрошусь, – шмыгнув носом, проговорил Чирков. – Там при лошадях всё одно интересней служить. Хоть возят на себе, а не ногами топаешь. Давай и ты со мной, Прошка? Вместе проситься будем.
– Ну не знаю, – засомневался товарищ. – Ты уж какой раз зазываешь, а ведь там в седле нужно держаться уметь правильно, сбрую всякую знать и прочие премудрости, а я ведь только лишь в санях да в телеге ездил, ну и в ночном выгоне немного на спине.
– Если на голой спине у коня смог удержаться, значит, и в седле усидишь, – важно проговорил Чирков. – У меня батюшка извозным ремеслом на жизнь зарабатывал и к барину одному в пригороде частенько нанимался, ну а я ему помогал. А у того барина кони-то о-го-го какие! Не в пример крестьянским, богатые, не просто для саней али повозки, а и