Ронин (СИ) - Путилов Роман Феликсович
Ладно, все эти истории все равно меня мало касаются — сколько бы не украли в столице при ремонте московского Кремля, у меня денег больше от этого не станет.
Промороженный троллейбус начал притормаживать, я неторопливо встал, оставив дочитанную газету на сиденье, которую тут же при прибрал шустрый пенсионер, который всю дорогу жадно вчитывался в газетные строки через мое плечо. Так и живем. Кто-то деревню прикупить собрался, а у кого-то нет денег на свежую прессу.
Какое все-таки облегчение для жизни — наличие компьютеров. Сделал в свое время несколько запросов, повозился с базами данных, и у меня есть список всех жителей этого населенного пункта, в том числе и бывших, которых нынешний владелец колхоза не пускает, так сказать, в родные пенаты, оставшиеся после умерших бабушек и дедушек. Уж не знаю, как видится будущее пригородного населенного пункта в уме зловредного председателя, но я надеюсь прикупить старые дома за дешево, а потом, когда мимо деревни проложат современную трассу до аэропорта, и земля в нескольких километрах от города станет просто золотой…
— Здравствуйте, семья Бобылевых здесь живет?
— А что вы хотели? — настороженный ответ из-за деревянной двери.
— Хочу купить у вас кое-что ненужное…- мутное стекло дверного замка заслонила десятидолларовая купюра. Светить купюрами по сто долларов сейчас опасно, на окраине города за такую сумму могут легко убить, да и не видно через глазок, какой номинал на, знакомой всей нашей стране, серо-зеленой бумажке.
Почему-то демонстрация «налички» всегда стимулирует конструктивный разговор и улучшает взаимопонимание.
Дверь распахивается, на пороге стоит женщина средних лет, вытирающая руки о застиранный фартук, а за ее спиной суетится мужичок, в серой майке- «алкоголичке», оттертый в сторону плотным плечом своей половины.
— Ну? — сурово спрашивает меня женщина.
— Не хотелось бы в коридоре о деле разговаривать…- я выразительно смотрю на двери соседних квартир. Женщина внимательно разглядывает нежданного визитера. Сегодня я одет максимально нейтрально — болоньевая куртка, черные брюки и недорогие черные туфли, выданные мне когда-то старшиной в качестве форменных ну и портфель кожаный. Кожа толстая, натуральная, но пока не модная. Ничего агрессивного или бандитского, все немного лоховатое, как я от остановки до сюда дошел я не знаю, наверное, четкие пацанчики ещё не повылазили из своих нор. Ну и пусть спокойно отдыхают, пока я отыгрываю свою роль.
Видимо мой вид действительно не внушает опасения хозяевам и те отступили вглубь квартиры на символичные пятьдесят сантиметров
— Наше агентство хотело бы купить у вас дом. Ну тот, что разваливается без должного присмотра в Журавлевке.
Женщина и мужчина переглядываются и последний выпаливает:
— Миллион рублей!
— Извините, я не про вашу квартиру в Москве, я про вашу развалюху в деревне речь веду.
Мужчина насупился, видимо, он унаследовал деревенскую недвижимость, уверен, что это его единственное имущество и ему обидно.
— А что сразу развалюха? Нормальный дом, хоть сто лет в нем живи…
— Вы когда там были последний раз? Какой миллион? Да мы в агентстве такие дома за сто долларов десятками штук покупаем…
— Ну идите и покупайте себе за сто долларов, если найдете, а я вам цену озвучил — миллион рублей. — набычился мужчина.
— Давайте серьезно. — отмахнулся я и повернулся к женщине: — Я вчера в этой деревне был, там все развалится скоро. Вы же сумму в миллион рублей просто так выдумали, из головы? Вы, кстати, когда последний раз в деревне были? Там же венцы сгнили, дом со стороны огорода перекосило, надо домкратом поднимать и несколько бревен вставлять. А это знаете, по деньгам, сколько стоит?
Божечки, что я несу, я даже не знаю, что такое венцы. Ну вот, попался…
— У нас дом засыпной был, а не бревенчатый. — нахмурился мужик.
— А, точно, мы там два дома смотрели…- заулыбался я: — А у засыпного вообще по стене трещина пошла. Так что давайте, пока там все окончательно не рухнуло, продавайте дом за двести пятьдесят долларов и сбросите с себя эту обузу. А то говорят, что налоговая начнет частные дома и участки налогом обкладывать, а то в бюджете совсем пусто.
Жена, или кем она случилась мужчине, незаметно, как она думала, толкнула его в бок.
— Пятьсот…- выпалил мужик: — Долларов!
— Триста пятьдесят, но в договоре пишем четыреста, пятьдесят долларов мне за посредничество. — я протянул руку: — И это последняя цена, мне по четыреста долларов бюджет определили, но мой интерес в этом тоже должен быть.
— А зачем вы такие дома покупаете? — подозрительно спросил меня мужик, не торопясь скреплять рукопожатием наш договор.
— Так мы туда, по договоренности с областными властями беженцев заселим, этих, как его… — я пару раз щелкнул пальцем в воздухе, как будто вспоминая слово: — А! Турок — месхетинцев. Нам власти деньги выделили, ну мы и ищем развалюхи недалеко от города, чтобы они не смогли сказать, что их в глухомани поселили. Там, как раз, за сорок минут до конечной троллейбуса дойти можно, или на «Медфарм» устроиться. Их там семьи человек по двадцать, но это уже не наше дело, главное, чтобы крыша и стены с окнами присутствовали…
— Беженцев, говоришь? Турок? — лицо мужчины расплылось в улыбке: — Тогда согласен. Давай договор писать. Когда деньги будут?
— Вау! Не так быстро! — я энергично замотал головой: — Мне, для начала, от вас копии документов нужны на дом, и подтверждение, что вы владелец. Мы все проверим, потом встретимся в областном БТИ и рассчитаемся, одновременно в заключением договора.
Мужчина сразу потух, наверное, надеялся получить денежки здесь и сейчас.
— Документы поискать надо…
— Ищите. Вот вам моя визитка… — я положил на тумбочку с телефоном. Что была привинчена к стене в коридоре кусочек картона: — Как найдете документы, я приеду, заключим предварительный договор и дам аванс, тысяч пятнадцать –двадцать, ну а там и определимся, когда выйдем на сделку.
Вы, кстати, не знаете, кто там еще в Журавлевке дома продает? Я там много брошенных домов видел.
— Нет! — Отрезала женщина, подталкивая меня к выходу: — Муж из деревенских ни с кем не общается, и ничего не знает…
Мужик, уже открывший рот, тут же захлопнул его, не решаясь спорить с спутницей жизни, что заподозрила, что я могу вместо их дома купить соседский.
Вот так, за день, я успел объехать шесть адресов, мотаясь по всему городу, но результат был обнадеживающий — четыре человека согласились продать мне свои фазенды за разумные деньги, в двух адресах мне дверь не открыли, но я оставил визитки в почтовых ящиках, надеясь, что они позвонят.
Тремя днями позднее.
Квартира Громова в общежитии.
Моя попытка заняться загородной недвижимостью буквально сразу же нарвалась на мощнейшую засаду. Из представленных мне потенциальными продавцами недвижимого имущества документов имелось ровно два договора, что были заверены председателем правления местного колхоза, причем дело происходило не в пятьдесят лохматом году, а в семьдесят четвертом и семьдесят седьмом году, так сказать, при полувековом юбилее советской власти, да к тому же, один договор был написан на вырванном из тетрадки листочке в клетку, а все, подписавшие его, граждане, в том числе и два свидетеля были давно покойниками, ибо век человеческий скоротечен. И что мне теперь с этим делать? Положить в архив, как забавный артефакт советской всеобщей юридической безграмотности?
Самое удивительное, но два человека, которых я не застал дома, мне отзвонились, и тут же огорчили. Да, родственников в деревне Журавлевка они имели, но документы на дома остались там, в брошенных деревенских домах, которые они мне с удовольствием продадут за двести пятьдесят долларов США, или эквивалентную сумму в российских рублях по текущему курсу Центробанка.
Как я это должен сделать, граждане не знают, но желают мне всяческой удачи.