Воин-Врач III - Олег Дмитриев

— Святой Престол направил меня для того, чтобы я не допустил кровопролития и непотребства, сохранив мир на этих землях, — елейным голосом продолжил Ламберт.

— Про непотребства на этих землях ты бабам Холмским, Пинским да Туровским расскажи, каких спутники твои до петли довели! Да четырём десяткам мужиков, которых стрелами да копьями истыкали, просто мимо проходя! А ведь у тех и других дети малые остались! — взорвался-таки отец Иван.

А по лицам переговорщиков пробежали тени испуга и злости. Вряд ли они именно так представляли себе обсуждение условий мира. И уж совершенно точно не были готовы к тому, что князь и священник будут знать чуть ли не поимённо каждого убитого ляхами по пути сюда.

— Я скорблю и оплакиваю невинных вместе с тобой, брат мой Иван, — продолжил тем же сладко-липким голосом епископ. А я запереживал, что план наш того и гляди развалится: уж больно опасно поднялся посох патриарха. Как бы он в запале новоявленному братцу шапку-митру наизнанку им не вывернул. Не снимая с головы.

— Я сам и другие братья мои будут молить Господа нашего о спасении душ их. А для того, чтобы не допустить новых возможных жертв, предлагаю князю покинуть стольный град, удалившись к себе в вотчину на Двине. И выплатить каждому из воинов, что пришли сюда, по пятьдесят гривен. Тогда войско уйдёт восвояси, оставив лишь пару сотен для того, чтобы хранить в Киева закон и порядок.

— Ты в своём уме, епископ? Ты смеешь говорить об этом, стоя возле могил безвинно убиенных святых мучеников Бориса и Глеба⁈ Снова смуту сеять взялись на чужой земле⁈

— Нет, — ровно ответил Всеслав, прервав реплику патриарха и краем глаза отмечая, как напряглись оба воеводы.

— А по скольку готов? — быстро переспросил епископ, решив, что тут кто-то собрался с ним торговаться.

— А по е… — начал было Рысь, но замолчал, повинуясь жесту князя.

— Условия такие: вся ваша свора насильников, убийц и воров складывает оружие и брони, слезает с коней и пешком по своим же следам проваливает обратно в Польшу. Нигде, я подчёркиваю, нигде не останавливаясь. Тогда сохранится и мир на наших землях, и ваши жизни, — патриарх и Гнат смотрели на Чародея с восхищением и опаской. Воевода, епископ и дядя не восхищались, а вот сомнения первые в глазах их появились.

— А если мы эти условия не примем? — уточнил Ламберт, жестом успокаивая разевавшего рот, как рыба на берегу, Изяслава.

— Тогда все до единого умрёте здесь и сейчас, — кажется, даже я кивнул, соглашаясь со сказанным Всеславом, у него же внутри.

— Не слишком ли самонадеянное заявление от того, у кого за спиной стоит горстка мерзавцев? — через губу выдал первую и единственную фразу пан Сецех.

— Горстка мерзавцев стоит за вашими спинами, панове. За моей — Правда, Честь, весь мой народ, вся моя земля, и все мои Боги. И говорить мне с вами больше не о чем.

С фырканьем, с шипящей змеиной польской руганью, делегаты разворачивали коней, суля всем русским адские муки при жизни и после смерти, что вот-вот подарят им доблестные миротворцы.

— Барахло сложите под левый берег, пшеки! И Изяслава там же бросьте! Живы будете! — не удержавшись, крикнул им вслед Гнат. В ответ донеслись слова, от воеводы, может, и ожидаемые, но пожилым князю и епископу точно не подходящие. — Сам ты курва!!!

— Тише, друже. Не позорься. Поехали обратно. Сейчас будет весело, — Чародей качнул поводьями, и верный Буран рысцой потруси́л к стоявшим чуть вдалеке десяткам.

Князь выехал на пару десятков метров вперёд из шеренги конников, остановившись так, чтобы его фигура была видна издалека, а жесты — различимы. В толпе руками хоть обмашись, вряд ли разглядят сигнальщики с трёхсот метров. А так — увидят и передадут команду дальше. Как в тот раз, с той памятной рыбалкой, после которой Святослав и Всеволод ещё дня два говорили громче обычного. Только тогда заряд был всего один. Сейчас их было две дюжины. И дорожки, как в бассейне, между местами планируемых взрывов и нашей группой на льду не было. Провались один польский конный дозорный в воду вчера или позавчера ночью — и весь план коту под хвост. Вся эта толпа поднялась бы на берег, скорее всего правый, и ситуация оказалась бы совершенно иной. Поэтому пришлось рисковать. И с тем, чтобы не отделять место подрыва от остального ледяного покрова реки, и с тем, чтобы теперь стоять и гадать над тем, куда побегут под снегом трещины по льду. И с какой скоростью. И кто окажется быстрее — мы или они, трещины эти. В том, что поляки совершенно точно будут медленнее, сомнений не было. Из них ни один даже внимания не обратил, как на высоком берегу, левом от нас, правом от них, поднялся на фоне тёмных ёлок белый стволик высокой берёзки. Отсюда Всеслав его отлично видел. Он говорил о том, что все на местах, готовы, смотрят и ждут сигнала. Ляхам с их расстояния берёзка наверняка была ещё более заметна. Но в ту сторону никто из них и не глядел. Полки́ стали шевелиться, как челюсти громадного зверя, готовясь перемолоть или проглотить не жуя любого, кто встанет на их пути. И смотрели все только на одинокую фигуру всадника, который неторопливо снимал рукавицы и разводил руки в стороны.

Первый хлопо́к снова прозвучал, как неизвестный здесь пока винтовочный выстрел. Эхо подхватило и усилило звук, разнося в обе стороны по Днепру. Ветер дул несильный, из-за наших спин, поэтому ляхам наверняка было слышно лучше. Кто-то с той стороны начал тыкать пальцем в нелепую маленькую фигурку, что стояла на пути несметного воинства. Раздались резкие крики — и войско пришло в движение. Побежали с рёвом пешие, задрожал, кажется, лёд от ударов копыт боевых коней.

Второй хлопо́к только раззадорил их. Крики и ругань усилились. Бежавшие и скакавшие убийцы словно разогревали себя перед кровавой потехой, чтобы смести этих странных русских, разорить Вышгород, а после и Киев.